Старый город Малоархангельск. Письмо первое. О городе.
С Тамарой Константиновной Старковой мы были знакомы лишь по переписке, три письма да еще две открытки — всё, что я от нее получила. Тамара Константиновна родилась в нашем городе в 1913 году, позже переехала в Тамбов. Она обладала прекрасной памятью, талантом рассказчика. Очень хотелось встретиться с ней лично, но, увы, не получилось: Тамары Константиновны не стало в мае 2006 года. Воспоминания Тамары Константиновны о городе ценны для каждого, кто любит Малоархангельск, интересуется его историей.
Письмо первое, второе, третье с окончанием.
Маша Никитушкина
Старый город
Письмо первое. Как мы жили
В Малоархангельском уезде было много помещичьих усадеб, крупных, как у князя Куракина, но больше мелких, были и такие, что мало чем отличались от однодворцев. Мелкие помещики часто разорялись, приобретали в городе дом и превращались в городских жителей.
Я хорошо знаю историю про одну помещицу, не умеющую вести хозяйство. У нее был управляющий — Николай Васильевич Михайлов, интересный, интеллигентный мужчина. Помещица Анастасия Федоровна была на 22 года старше Николая Васильевича, что не помешало ей выйти за него замуж. Мать Николая Васильевича была всего на год старше невестки. Жили супруги весело, и через некоторое время продали все имущество и перебрались в Малоархангельск, где приобрели флигель на Дворянской улице — напротив нашего дома. Чем они жили? Николай Васильевич был замечательным механиком, мог починить все, от миниатюрных дамских часиков до сельскохозяйственных машин. В работе ему помогал брат, во дворе, в амбаре они организовали мастерскую. Николай Васильевич был уважаемым в городе человеком, состоял в добровольной пожарной команде, играл на трубе в городском оркестре. Он был очень музыкален, играл на рояле, гитаре, гармони, балалайке, цитре. Он также великолепно играл в шахматы и шашки, причем равных партнеров в шашки для него не было. Николай Васильевич часто повторял: «Учитесь, пока я жив». Мои родители считали его умнейшим человеком в губернии, но страшным зазнайкой. Николай Васильевич с Анастасией Федоровной часто ходили к нам. Он носил усы и бороду, чтобы разница в возрасте с женой не бросалась в глаза.
У нас жила мамина сестра и Анастасия Федоровна при каждом посещении спрашивала ее: «Когда мы вас, Глафира, замуж отдадим»? На что тетя бойко отвечала: «Жду, когда Николай Васильевич овдовеет». Так и получилось, Анастасия Федоровна умерла, и Николай Васильевич женился на тете Глафире, которая была намного моложе его. Детей в первом браке у него не было, а во втором родились сын и дочь.
В нашем городе жили люди разных сословий, были и дворяне. Помню двух пожилых сестер Сухаревых. Они ничем не отличались от горожан, общались запросто. Мама рассказывала, что до революции они гордились своим происхождением, считали себя выше других. Однажды они устроили по какому-то случаю бал, приглашали и местную интеллигенцию. Позвали и моих родителей, но мама отказалась этой «милости». Когда я спросила ее, почему она не пошла, мама сказала, что после прошлогоднего бала Сухаревы говорили: «Кто у нас был? Даже инспекторишку… приглашали, прибегал». И скажут потом господа-дворяне: наш-то адвокатишка Старков был с женой. Нет уж, спасибо. Я горжусь тем, что мой отец был личный дворянин.
Сухаревы жили скромно, мирно, их не преследовали. Вероятно, для советской власти они не представляли опасности.
В городе было много купцов, я помню фамилии Никулина, Тихонова, Белянчиковых, Крыловых…
Никулинский сад в центре города (теперь парк Пушкина — М.Н.) был огорожен забором. В саду росли фруктовые деревья, в основном яблони, был выкопан небольшой пруд.
Магазин Белянчикова славился отличной хлебобулочной выпечкой.
Многие купцы открывали кредит для определенного круга лиц. Мама говорила, что можно было послать прислугу к Тихонову и в кредит получить вино, еду.
В городе было много ремесленников и прасолов — торговцев живым скотом. Скот скупали в деревнях, гуртами перегоняли на ярмарки в Ливны, Елец, Орел, Кромы. Базары у нас были богатые, сюда приезжали крестьяне, они торговали мясом, рыбой, домашней птицей, молочными продуктами, овощами и фруктами. Яблоки, груши, сливы никто не продавал на десятки, меньшей мерой было ведро, но чаще пользовались меркой: аккуратной деревянной посудой, похожей на бочонок. Овощи продавали мешками. Садов в уезде было много и недостатка в фруктах мы не испытывали. Гончары торговали глиняной посудой, различной формы и расцветки.
В мою бытность в городе было три церкви: Собор, Воскресенская и Кладбищенская (деревянная у входа на кладбище). В каждой церкви был свой хор. Священники, дьяконы ходили в соответствующей одежде, но позже в городе появились так называемые «живые» попы, они носили обычные костюмы, брили бороду. Одна из церквей, кажется Собор, стала «живой». Там был священник, который ходил в светском костюме, брился и женился два или три раза. Но это продолжалось недолго, и все пошло по-прежнему. Народ не принял «живых» попов.
В Малоархангельске было две полные средние школы-девятилетки. Одна из них занимала помещение бывшей гимназии, вторая — реального училища. Так обычно и говорили: — Я учусь в «гимназии» — А я в «реальном». В мои школьные годы применялось много новых методов обучения. Один из них был «бригадный». Класс делился на «бригады», примерно по шесть человек. На уроке отвечал один из бригады, а его оценка ставилась каждому. Индивидуальные оценки мы получали только на уроках математики и физики. Школы были с уклоном. Моя школа — «реальное», которую я окончила в 1930 г. имела педагогический уклон. После ее окончания мы могли преподавать в начальных классах. В «гимназии» был кооперативный уклон, и ее выпускники имели право работать бухгалтерами.
Недалеко от города лежало болото Беленькое, где в 20-е годы прошлого (теперь уже позапрошлого — М.Н.) столетия горожане получали участки для заготовки торфа — основного вида топлива. Наша семья не копала торф, а покупала готовый. Самовар разогревался древесным углем или торфом. Однажды у нас были гости. Мама сидела с ними, а мы с папой готовили чай. Папа ставил самовар и приговаривал: «Нальем воды, поставим трубу, наколем лучинок…» В ведре лежали кусочки торфа для самовара. Папа сказал: «Лучинки горят хорошо, теперь бросим торфа». Папа поставил меня на стол (я была еще дошкольница лет пяти), чтобы подавала посуду. Потом папа велел мне принимать гостей. И тут родилось мое первое стихотворение:
Сам господин
Самовар разводил,
Он щепок наколол и самовар развел.
Пожалуйте за стол.
На нашей Дворянской улице, теперь ул. Урицкого, в весеннюю и осеннюю непогоду разливались две огромные лужи. Одна из них доходила до порога нашего дома. Перейти на противоположную сторону было невозможно даже в сапогах. Если крестьянин с подводой попадал в это место, то он с большим трудом мог выбраться «на сушу». Иной раз измучившись сам, он начинал бить бедную лошадь, все больше ожесточаясь и выкрикивая проклятия. Крики мужика, так в те времена называли крестьянина, были слышны в нашем доме. Я становилась на стул у окна и, рыдая, требовала, чтобы лошадку перестали бить «по лицу». Уговорить меня отойти от окна было невозможно. Если папа был дома, он выходил на улицу и организовывал мужчин и взрослых парней, которые вытаскивали лошадь с подводой из лужи. За это они получали от папы на водку. На нашу улицу попадали только новички, не знавшие «озер». На Дворянской много раз пытались навести порядок, но, увы, ничего не получалось.
Однажды на заборе появилось объявление, где сообщалось, что по сходной цене в аренду сдаются два отличных озера. Эта шутка стала темой бесед во всем городе. Результатом явилось то, что «озера» были засыпаны щебнем, землей и утрамбованы, тротуары огородили перилами. С тех пор наша улица стала одной из лучших в городе.
Далее: Письмо второе. Ликвидация банды.
Подготовила к публикации Маша Никитушкина
Использованы фото из архива Козелковой Л. С., историческая открытка из книги «Матвеев А.П. Орловская губерния. Летопись Орловского края на старинных открытках», сайта maloarhangelsk.ru.