Минадора. Рассказывает Полина Алексеевна.

У нас в комнате стоял фикус, я сидела одна, за окном сверкало и грохотало. Фикус слегка подрагивал. Потом мы долго ехали с матерью. Как она нас везла, на чем — не помню. От дороги я устала и плакала. Мы пришли в дом какой-то старушки, она была маленькая, кругленькая, в платочке и голубом фартучке. Старушка взяла меня на руки и уложила на мягкую кровать, прямо на перину, на ней еще подушки одна на другой лежали. На всю жизнь я запомнила эту женщину, а ведь мне, когда мы эвакуировались, года четыре было. Мать потом часто повторяла: бабушка Минадора, а звали ту старушку Минадора и ли еще как, не знаю, но всегда молюсь за Минадору.

В эвакуации мы жили в одной семье. Мать работала в госпитале и, уходя, наказывала нам со старшим братом: деточки, будут стрелять, вы под кровать прячьтесь.

Когда прилетали самолеты, хозяева куда-то уходили, а мы, как и велела мать, заползали под кровать. Хозяева нас не любили, называли «выковыренными».

Хозяева пекли булки, такие белые, пышные, завязывали их в платок и носили в церковь, она стояла на горе. Потом ели эти булки. Мы с братом тоже их поедали, глазами, зато вдосталь. До головокружения насыщались. Однажды брат украл две булки. Какие они были на вкус, я и не помню. Хозяева обнаружили пропажу и сразу пошли ко мне.

— Булки ела?

Я-то маленькая, глазенки вытаращила: да-а.

— А взяла где?

— Ленька дал.

И они били Леньку. За то, что украл, позарился.

Он потом плакал и говорил мне:

— Ты зачем сказала, я тебе булку дал, а ты…

Долгая была война, а запомнились только Минадора да эти булки.

Полина Романова