Владимир Устинов — Забытое ремесло

То, о чем здесь пойдет речь, занимает меня давно, еще с той поры, когда мы, жители Таджикистана, поселившиеся на Верхней Гнилуше, обрабатывая свой огород, удивлялись — не найденным в земле заржавевшим боеприпасам, а тому количеству глиняных черепков, которые на каждом шагу попадались нам в пашне.

— Тут до войны горшечники жили, — выслушав меня, сказал мой сосед, коренной житель деревни.

Глиняную посуду всей деревней делали, отчего ее жителей горшколяпами и прозвали. Но и мастеров того дела хватало. Вот, посмотри.

С такими словами он вышел за дверь и. возвратясь через пару-другую минут, выставил передо мной высокий глиняный кувшин. То было, очевидно, незаконченное изделие. С расколотой, по-видимому, еще при изготовлении горловиной, с грубой и шероховатой поверхностью розовато-желтого цвета, он тем не менее был довольно-таки красивых очертаний, чему, вероятно, и был обязан своим длинным существованием.

Я взял ту реликвию в руки и, рассматривая ее, спросил своего собеседника о том, как давно все это прекратилось.

— Да в разное время, — отвечал он, — ну, а так где-то после войны, когда появилось много алюминиевой, а затем и фарфоровой посуды. Так постепенно гончарное дело и заглохло.

— А что, — вновь спросил его, осторожно возвращая кувшин, — жив ли сейчас кто-нибудь из тех мастеров?

Увы, живы лишь только некоторые из их потомков, но ремеслом своих предков из них никто уже не занимается. Вот тогда-то, после этого разговора, во мне исподволь стало расти и постепенно окрепло намерение встретиться и побеседовать с теми последними свидетелями этого забытого в наши дни ремесла, славившегося здесь, как поведал сосед, на всю округу, равно как славилась и та красивая, звонкая и столь нужная и поныне посуда его мастеров.

— Ты до Кузьмича Модеева сходи, — напутствовала меня жена соседа, — Отец его, Кузьма Васильевич, царство ему небесное, лучшим гончаром был. Моя мать завсегда у него те горшки покупала.

И только почти через два года я подходил к дому сына того мастера, к ныне здравствующему Алексею Кузьмичу Модееву, пенсионеру.

— Да, говорит мне в общем-то хорошо знакомый мне человек, — было такое. Делали горшки здесь почти все, да не все делали их одинаково. Хорошо выделывали их Федор Хохлов, Бобковы, Гришечкины. Были горшечники и в других деревнях, да только наша считалась в том деле получше. Были гончарами и мой отец с четырьмя братьями, делали: и корчаги, и кринки под сметану — тогда они по-другому назывались. Запах в них сохранялся, да и сами продукты тоже. А посуда у отца и на самом деле была особая: легкая, звонкая, красивая.

— Был ли какой секрет? — спросил я.

— Да какой там секрет! — сказала подошедшая супруга хозяина, Тамара Васильевна — В трудолюбии его был секрет. Ведь он не просто работал, Он творил.

Он и бюсты Ленина делал. Одержимый был. Как бы это сказать? Знаете, есть такие люди труда, что живут под ощущением чувства предстоящей благодарности им за их труд, признательности и радости тех, для кого они трудятся. Они в душе художники. Они как будто зажигаются этим, что ли. Нет! Мне не выразить этого. Да что говорить! Люди были старательные. А вот сыновья их не переняли это дело. Наступило молчание. Потом Кузьмич сказал:

— Да, и дел было много, и сам труд был тяжелый. Для этого нужна была глина особая — плотнее и тяжелее обычной. Она была вязкая, синего цвета, ее и зовут гончарной. Найти ее не везде можно. В Гнилушах у нас она и сейчас есть, но отец мой брал ее в пяти километрах отсюда, в лесу. Приходилось и пни корчевать, и землю разрабатывать. Глину эту нужно месить и долго, и упорно. А месили ногами.

— Не только месить, — вступила опять в разговор хозяйка, — а и выдержать нужно замес какое-то время до того, как мастер сядет за круг. У отца завсегда корыто полное было. Оттуда он брал большой ком, долго разминал его пальцами, затем клал на круг. Рядом — чашка с водой. Начинает вращать круг, приглаживает ком смоченными руками, вытягивает его вверх, потом опять и опять, пока форма не появится — кувшин или горшок, смотря что мастер делает. Приглаживает мокрой тряпочкой. Внутри он делал то же самое. Глину вынимал то рукой, а то инструментом.

Вот так и наготовит и отнесет на обжиг, все полки заставит — залюбуешься. Обжигал в помещении, жарко натопленном. Бывало всю ночь топит. Тоже ведь знать надо, как топить, какую температуру иметь, чтоб не перекалить или недокалить посуду, чтоб не потрескалась она, чтоб звон хороший был. Хорошо звенит — значит качество хорошее. А утром уложит полные сани — и на базар. Возил он ее и в Малоархангельск, Змиевку, Поныри. Повезет полные сани, глядишь — уже возвращается: все продал!

Долго еще говорили мы о достоинствах глиняной посуды, вспоминали о том, что когда-то и нам довелось и есть, и пить из нее. Вспоминали о том, как родители наши готовили в ней пищу исключительно в русской печи, которой неизвестны переключатели режима работ современных кухонных плит, но тем не менее все было так отменно. И в наши дни встречаешь в кафе и ресторанах фирменное блюдо, приготовленное непременно в глиняных горшочках. Значит, есть в этом какая-то кулинарная изюминка!

…Я уходил от Модеевых улицей некогда большой деревни Верхняя Гнилуша. Теперь же это лишь односторонний ряд кое-где оставшихся от нее домов, отчего вся деревня хорошо просматривается насквозь еще издали. Она тянется, виляя, по косогорам, то взбираясь на них, то скрываясь в балках, прорезавших косогор. С высоты его открывается живописный вид на убегающие вдаль луг и поле, за которым курчавят лесные дубравы с красивыми названиями Ливадия, Мурашиха, Сысоев Сад. Видна и часть Александровки, вернее, образно говоря и часть с местным названием Драгуновка. Веселое место!

Я шел, раздумывая над появившейся вдруг мыслью о том, что, возможно, и существует какая-то неизведанная, таинственная зависимость между географической красотой местности, где живут люди, и появлением среди них талантов и дарований. Ведь недаром же так щедра ими наша орловская земля.

Но душе моей грустно было от сознания того, что вот здесь, в этих местах когда-то бурлила полнокровная человеческая жизнь, которой теперь уже нет.

Владимир Устинов, д. Александровка
Опубликовано в книге «Малоархангельский каравай» — сборнике произведений малоархангельских поэтов и прозаиков, 1999 год.