Учитель химии
Раз в год учитель химии выводил очередной класс во двор и говорил, что пришло время серьёзных химических опытов. К тому времени самый последний ученик этого класса знал, что атомарный кислород на Земле блеф, что индикатор лакмус синий — щелочь здесь, не будь разиней, что азотная кислота в бутыли в его руках самая ужасная из кислот и прожигает всё до костей, а если попадутся кости, то и кости прожигает. Сильнее этой кислоты, добавлял такой двоечник в уме, только плавиковая. Она разъедает стекло, а про кости даже можно не упоминать: размягчает и разъедает с дымком и выделением тепла. Был человек, и вот нет.
Своеобразные эти инструкции по безопасности заставляли неофитов держаться настороженно. Школьники младших классов с кексами за 16 копеек в руках осторожно отламывали от них кусочки поодаль. Старшеклассники… Старшеклассников не было: в восьмилетней школе только выпускники были приближены к Чуду Амальгамы. Были ли восьмиклассники старшеклассниками? Вопрос дискуссионный. Учителя… О них позже.
Учитель химии подходил к зданию старой школы, распахивал дверь, и глазам открывались полки с ретортами, колбами, стеклянными бутылями с плотно притёртыми пробками; пробками, пробирками и подставками для пробирок, спиртовками, до краёв полными фиолетового денатурата, увесистыми банками с суровыми надписями и восклицательными знаками, удочками и сачками, швабрами и серыми тряпками, девчоночьми колготками и пепельницами из мотоциклетных поршней, и ватой, и противогазами, и аппаратами Киппа, и ручками для молотков, и ручками для лопаток, и какими-нибудь ещё лыжами.
Что-нибудь падало от нахлынувшего майского ветра, не разбивалось, катилось в самый дальний угол. Учитель внимательно провожал предмет острым своим взором, замечал: «Цинк, потом надо будет достать» и махал рукой. Неважно, мол. И умные его ученики понимали: естественно, неважно, если под полками нет серной кислоты.
Это всегда было в мае, это обязательно было после того, как приезжал фотограф. Наш учитель в сером своём костюме стоял возле второго входа в заветную каморочку с баночками и пробирками, разводил руками, а школьники смотрели на него и сжимали в карманах заветные свои пятаки и двухкопеечные монеты. Шоу начиналось.
Он как-то необыкновенно щурил свои голубые глаза, поднимал густые брови, поднимал снова вверх палец и говорил:
— Что же. Давайте посмотрим, что сделает эта симатичнейшая реакция: Cu + HgCl2 = CuCl2 + Hg
— Активный металл вытеснит ртуть из ее солей, в результате на поверхности монеты образуется амальгама меди!
— Давайте проверим! — поднимал палец вверх наш учитель химии и просил кого-нибудь принести вторую фарфоровую плошку и добавить в неё воды.
Из окна веранды учительского дома на учителя химии смотрела его жена. У дверей школы собирались соскучившиеся за год по чуду учителя. Дул майский ветер, от мотоциклов школьников у стены маленькой школы тянуло бензином, яркое солнце сверкало в велосипедных спицах, липкие берёзовые листочки болтались над плошкой.
Какой-нибудь другой учитель химии в 2017 году расскажет, что всё было не так. Что ртути в этом школьном заведении не могло быть. Что все химические реакции такого рода были опасны и ядовиты. Что никакой учитель в своём уме не стал бы делать такого на потеху. Измените формулу, сделайте поправку на память. Мы были обычными детьми, сжимавшими в карманах свои заветные пятаки и двухкопеечные монеты. Учитель плескал в плошку жидкость, протирал ваткой пинцет и говорил:
— Давайте посмотрим, что получится…
И протягивал руку.
Навстречу ему вытягивались детские ручонки с медными монетками. Увесистые пятикопеечные и благородные двушечки. Чисто для красоты копеечки. Десятюльнички. Трёшки, которые вообще ни на что не годились. С юга тянуло черёмухой, с севера сыростью. Продавщица школьных кексов за 16 копеек и пирожков с повидлом за 5 выходила на порог, не закрывая заведение. Уборщица трясла небольшим церковным колокольчиком, призывая к пятому уроку, но её никто не слышал. Маленькая дочка учителя химии сидела на вытертом деревянном пороге учительского дома и пальчиком трогала хвост пятнистой кошки. Бежали облака.
Учитель брал пинцетом случайную монету, показывал её округе, делал неуловимое движение своих мохнатых бровей и сужал голубые глаза:
— Какая старая монета, а?
И окружившая его толпа кричала радостное «Да!» и тянула зажатые едва загоревшими пальчиками жёлтые монетки.
— Что мне с ней сделать? — делал серьёзное лицо наш учитель химии.
— Опыт! Сделайте опыт!
— Ладно, — легко соглашался наш учитель. — Давайте вспомним формулу!
В этот момент каждый ученик маленькой школы чувствовал восторг образования, каждый ученик средних классов понимал свою ущербность, а каждый старшеклассник поднимался над толпой и начинал сверху поплёвывать формулами и конопляными семечками. Некоторые старшеклассники тут же и возвращались к земле, но тут же и взмывали: знания, которые давал учитель, были на удивление твёрдыми и возвышающими. Валентность он объяснял на примере крепких семейных пар, ион в его исполнении был не дурак присоединиться, а атомный вес углерода (6) его ученики помнили сразу после просыпания (к вечеру и забывали).
Под волшебные звуки формулы монета ныряла в фарфоровую ёмкость, и из чаши выплёвывался фиолетовый хвост дыма. Немного поболтав пинцетом монету в растворе, учитель вынимал её из волшебной жидкости, опускал во вторую фарфоровую чашку и поднимал вверх. Дружное «О-о-о!» взвивалось над школьными головами, над коричневой железной крышей, над берёзовой согнувшейся макушкой, над низкими майскими облаками, над небом, над небом. Уборщица хваталась за шестигранную гайку, исполнявшую роль языка в небольшом церковном колокольчике, сама себе говорила «Тише, тише» и бочком приближалась посмотреть на чудо. Только что мутный коричневый пятачок ярко и серебристо сверкал в лучах солнца. Счастливчик хватал монету и с удовольствием жмурился на получившееся чудо. Учитель разводил руками и говорил:
— Вот такой симпатичный полтинничек мы получили из обычного пятака! Это химия!
Не знаю, нужно ли уточнять. В СССР монеты в 5 и 50 копеек имели одинаковый диаметр. При известной небрежности продавца и старании покупателя медную 5-копеечную монету, натёртую до блеска, можно было выдать за 50-копеечную, — если, конечно, продавец не особенно всматривался в её номинал. Если же применить химические знания, медная монета легко обретала белую амальгаму и вырастала в цене сразу в 10 раз. Лучшим товаром для такой монеты считался пирожок с повидлом за 5 копеек. Если продавец подавал за такую посеребрённую монету пирожок и внимательно смотрел на покупателя, спорить не следовало: кажется, тот о чём-то догадывался. Если же торговец кроме пирожка с повидлом отсчитывал 45 копеек сдачи, следовало сдерживать ноги, бросавшиеся в пляс. Получилось! Получилось!
Несколько десятков рук тянулись к нашему учителю. Увесистые пятикопеечные и благородные двушечки (они шли после обработки как десятюльнички). Чисто для красоты копеечки — их было не к чему применить, серебряными их делали для красоты. Десятюльнички — тоже для обновления.
Он никому не отказывал, наш добрый фокусник, изготовитель чудес; представление продолжалось до последней монеты. Дочка учителя сидела на выщербленном пороге и трогала кошку с пятнами разного цвета: мы завидовали ей. С её-то отцом о будущем ей не приходилось размышлять: сиди, гладь кошек, ешь пирожки. Нас же уже попугивали выпускными экзаменами.
Учителя не торопились в классы, да там, собственно, никого и не было. Продавщица кексов смотрела на это дело и ухмылялась, затачивая глаз.
Было много других эффектных опытов химического свойства, о которых только и может мечтать учитель химии, когда несколько десятков глаз смотрят на него. То вспыхивал водород, а то маленькие салюты взлетали выше берёзы. То на зрителей обрушивался запах сероводорода, а то разноцветные огоньки вспыхивали в бутыли с толстыми стёклами. Бертолетова соль. Фосфор. Это длилось всего сорок пять минут — и всё, встречаемся через год у той же берёзы.
Сколько я учился в той школе, столько это и продолжалось. Черёмуха, фото, урок химии. Потом последний звонок. Экзамены. Но сначала урок химии.
Мы были взрослые в тот день. Мы уже сделали серьёзные лица перед тяжёлой камерой с деревянной треногой в тени черёмухи. Нас уже не интересовали копеечные выгоды 45-копеечного предприятия. Нам было важно пройти этап: чтобы солнце, чтобы оранжевый дым, чтобы девочка с кошкой на порожках, чтобы вся школа из-за нас не училась, чтобы будущее.
Мы пропускали звенящих шестиклассников, мы от зубов отбрасывали формулы, мы смеялись над Колькой из первого класса, немедленно помчавшимся с новенькой ярко блестящей монеткой за сладким пирожком, мы нюхали знакомые по прошлым годам ядовитые испарения, мы аплодировали нашему учителю.
А он брал медные кругляши и превращал их в серебро.
— Какой симпатичный опыт, а? Давайте теперь попробуем… Андрей, скажи? Что мы хотели посмотреть?
Учителя болтали на порожках школы, из окна веранды смотрела жена нашего учителя, на тронутых временем серых порожках хмурилась одинокая невеселая кошка с обрезанными усами, с севера тянуло сыростью, с юга черёмухой.
Наш учитель химии под восторженные возгласы заряжал аппарат Киппа, показывал маленькие фейерверки, кидал натрий в воду и взрывал алюминиум, выдувал дым и смешивал жидкости.
И снова и снова без устали делал монетки, за которые можно было получить сдачу в 45 копеек и тем быть счастливым, или же хранить их вечно и однажды обнаружить, как тускнеет амальгама и проявляется медь.
Отличный рассказ!