Знаменка. Лучшее место на земле.
В деревню Знаменка Луковского сельского поселения пригласил, конечно же, Николай Андреевич Внуков — бывший глава. — Надо Николая Ивановича Нестерова посетить, — не раз говорил он, — трудяга, такой человек, на усадьбе совхоза «Луковский» всё его руками построено.
С Николаем Андреевичем ездить одно удовольствие. Сельский человек перед чужим не всегда раскроется, а главу поселения все встречают радушно.
Николай Иванович сидел перед домом, грелся на солнышке.
— С днем строителя! — пожал старику руку Николай Андреевич, — хоть и с прошедшим, всё же твой праздник. Рассказывай, ты кем работал.
— Был бригадиром в колхозе «Красноармец» тут, в Знаменке, строителем. Сколько домов на центральной усадьбе поставил, — Николай Иванович вздохнул, словно набираясь сил, и начал говорить.
Строитель
В колхозе было несколько строительных бригад, плотники отдельно, каменщики — отдельно. Каждый год нам вручали грамоты, отмечали.
Там, где сейчас стоит Луковская средняя школа, и на месте центральной усадьбы было поле, росла люцерна. А потом начали застраивать, появилась контора, улицы, дома заселяли механизаторы, доярки, водители. Поставили мастерские, зерновые склады. От нас прораб, бывало, не отходил. На Мокром, Подкопаево мы делали фермы. Фронтоны я сам ложил. Полы слали, щебенку под низ, глину с природным камнем — известняком со своего карьера брали. Он в п. Сосенский был, сейчас и поселка нет, и фермы всё растащили, ничего не осталось.
Всю центральную усадьбу сделала наша бригада, и работали в ней местные ребята: знаменские, ладыгенские. Пилорама была своя. Когда слили колхозы, начали строить луковскую больницу на 25 мест. Был свой врач, зубной врач, открыли роддом,. Население было большое, более 3-х тысяч: человек: из Подкопаево, Легостаево, Ладыгино и других деревень. Дороги заасфальтировали в конце 80-х годов, поэтому все лечились здесь.
— Ты ж потомственный строитель, — сказал Николай Андреевич, — хату кто ставил? — Николай Андреевич кивнул на вросшую в землю хатёнку с кривыми окошками, стоявшую напротив дома Нестерова.
— Отец ставил, а дед, Василий Иванович, делал Плещеевский завод и в Ливнах завод строил. Я сам уже на пенсии грубки в Подкопаево ложил.
Мужики у нас были отважные
Знаменка делится на Коммунну, Нахаловку и Выгон. Домов в деревне стояло много — 70 с лишним. Только тут на поселке после войны было 13 домов. Называли этот поселок Нахаловка. Образовался он так. Жили все тесно, кучкой, и в 30-е годы наши деды решили перейти сюда, на вольное место. Они сговорились с землемером, и он выделил по две десятины земли на каждого. Поэтому и прозвали поселок Нахаловка: по-нахальному захватили землю.
Чем у нас лучше жить было нельзя. Выгон, качели делали, народу много, семьи большие, в деревне около 500 человек проживало. У меня самого два сына и две дочери. Троицу отмечали в Мисайловском лесу. Народ, бывало, идет со всех деревень, по три круга танцев делали, в один не вмещались. И обязательно или дождь, или драка. Медведевские и мисайловские всегда дрались, драчуны там были. Подростки займутся, а взрослые мужики подключались. Но чтоб убивать, ножом пырнуть — такого не было.
Коренные жители деревни — Тимаковы, Мымриковы, Силаевы, Козуповы. Мы тоже коренные, по-уличному — Голубки. Отцов отец — мой дед, любил приговаривать: «голубок, голубок», так все и стали голубками. Ещё были Жучки. Сам мужик был маленький, и жена маленькая, и ребята. Одного деда, Михаила Ивановича, звали Дрободан, поговорка у него была: дрободан, дрободан.
В деревне до революции проживал дед Козупов, его раскулачили. В одной половине его кирпичного дома размещалось правление, а в другой — школа. Уже после войны Кузуповы приезжали в деревню, какими-то коврами торговали. Кирпичных домов у нас стояло мало. За Мокрым, где Корогодино находятся Хлюстовы Дворы. Сам Хлюст жил на мельнице.
Через верх с Хлюстами с матерью и сестрой поседелой жил Ванька Устюжкин, по-уличному Махно. Он порезал мать и сестру и закопал возле дома. Пришел родственник Колька Толкач: где они? Он признался и доживал в психушке. Ещё у нас рассказывали про Исатовских бандитов, трёх братьев. После революции они грабили богатых. Потом их милиция побила. Они были пьяные и где-то в сарае отстреливались из обреза. Жили тут братья Хоркины, ходили воровать. Украли овцу, зарезали, мясо порубили и в чугуны сложили. А мужики были отважные, собрались и нашли мясо. Эти же отважные мужики отнимали на Пасху куличи у баб. Бабы возвращались из церкви уже под утро. Какие толпой идут, а какие по-одиночке. Отважные мужики и отберут у них кулич, яйца крашеные.
Мужики у нас были не только отважные, но и весёлые. Раз под Петров день я пошёл на подкопаевский пруд ловить рыбу. Глянул, а мост не поперек речки, а вдоль стоит.
На Мокром стояла Плясовская мельница. Еще была Антохина мельница, Антохой звали богатого мужика. Мы ездили на плясовскую, на ней были волноческа, толчея, крупорушка. Мельница на три камня, молотили сразу в трех точках, три колеса крутились. Вместе с волноческой работала только толчея, не мололи, мельница не осиливала. Мельника звали Малина. Он выпивал. Муку тоже по-разному смолоть надо. Вот мельник и говорит: попробуй, мука мягкая — с малиной. Принесешь ему магарыч — малину, значит, будет мука мягкая, а нет — грубо помелет, хрустящая будет.
Был один мельник на Плясово, так всю зиму ходил в резиновых сапогах, но, как весна начинается, разливается полая вода, он в белых валенках чапает. И в Губкино мельница стояла, и в Плещеево. Всегда прудили пруд, вода была глубокая, и водилось много рыбы.
Из плясовской мельницы хотели сделать ГЭС, чтоб свет давала на Медведево. Забивали сваи, половину забили, один мужик собрал по 5 рублей денег с лампочки, а до лампочки еще сколько лет ещё ждать пришлось, и сам уехал, и лампочки не появились, и денег никто не увидел.
Ещё помню, когда в Мокром был сильный град, священник, а был ли он настоящим священником, не знаю, с иконами ходил по полю.
Мост для учителя
Под луковской больницей хорошие родники — в них вода южная, сколько ни пей — ничего не будет, а на Подкопаево вода северная, хорошая, но холодная. Когда больницу строили, установили цистерну. Вода в цистерну запитывалась из родника и подавалась в больницу. Но потом этот родник ушел. Рядом с родниками был колодец, к нему бабы ходили за водой с коромыслами, на бугре тоже выкапывали колодец, но воды в нём набиралось мало. Мост, останки которого еще видны над родником, делали мы. В школе работал учителем Кутепов, у него было давление, спускаться вниз по оврагу и переходить на другую сторону, ему было тяжело. Учитель попросил председателя колхоза, чтоб для него соорудили мост. Материал был вольный, не то что теперь: от собаки оборонится нечем. Директор Палехин Олег Михайлович разрешил поставить мост. Мы столбы ставили, за ракитку закрепили, чтоб не шатался. На хитростях сделали. А чего, вагонами лес подвозили, а сейчас и две досточки не положат.
Самолет
Это случилось летом 43-го года. Мы стерегли скотину, лесополосы легостаевской тогда еще не было. Летят два самолета. Из одного дым валит: его подбил немецкий самолет, но летчик всё же посадил машину на большую дорогу. А второй, глянули, весь в огне, еще в воздухе начал, ковыряться, ковыряться и упал на поле. Видна была какая-то часть, вроде, как крыло, патроны рвались, дым скрозь землю. А потом, уже годы спустя, это место запахали, но я и сейчас, хоть и слепой, могу его показать.
После освобождения района я пропадал при военкомате, он находился у нас на Знаменке.
То за одним сходишь, то за другим. На Каменку ходил на ту, дальнюю, одним днём возвращался. В Губкино ходил, бабка какая по дороге даст лепешечку. Патрули везде стояли, иной раз не спросят куда, а иной раз требуют документ. Но у меня документ, выданный военкоматом, был. В Подкопаево с краю жил Петрухин. Мне дали винтовку и велели привести его в военкомат. А он побежал, как в своего стрелять? Отсюда призвался в армию, попал в Чебаркуль Челябинской области, был в запасе.
Мобилизовался в 46 году, пришел домой, а тут голод. Рвали лопух, лошадиный щавель горький, ракушки ели. Корова была, но что это, народу-то много. Мы сеяли на огороде рожь. Пока-то дождешься зерна на трудодни и сколько там дадут.
Улица Заречная
То, что у нас ул. Заречная узнал, когда за свет принесли бумажку. Жена Нина Дмитриевна пару лет как померла, мы с ней 60 лет вместе прожили. Всю жизнь я на родной земле. И уезжать никуда не хочу. Дочка завёт, ты, мол, больной, старый, уход тебе нужен. А я в своей Нахаловке хочу остаться.
В воздухе раздалось «мяуканье»: подал голос ястреб. Воробьи под застрехой щебетали о своём, воробьином, . Было солнечно, но уже чувствовалась наступающая осень.
И тоже захотелось остаться.
Безымянная