Сводящая с ума революция. Сёстры Оловениковы.

«Невозможно воспроизвести во всех подробностях ужасную, потрясающую картину, которая представилась присутствующим, когда поднятый взрывом столб рассеялся. Двадцать человек, более или менее тяжело раненых, лежали у тротуара и на мостовой, некоторым из них удалось подняться, другие ползли, иные делали крайние усилия, чтобы высвободиться из под налегших на них при падении других лиц. Среди снега, мусора и крови виднелись остатки изорванной одежды, эполет, сабель и кровавые куски человеческого мяса…»

«Смертельно раненными при взрыве оказались: казак Лейб-гвардии Терского эскадрона собственного его Величества конвоя Александр Малеичев, мальчик — крестьянин 14 лет Николай Захаров, солдатка Евдокия Давыдова и мужчина неизвестного звания, около 30 лет…» (как выяснилось позже, это был Игнатий Гриневицкий, член революционной организации «Народная воля», бросивший вторую бомбу во время покушения на Александра Второго).

«Адская сила, произведшая эти опустошения, не пощадила и Венценосца!.. Вследствие раздробления обоих ног Государь опустился на землю таким образом, что скорее присел, чем упал, откинувшись корпусом назад и инстинктивно стараясь только опереться руками на землю… От шинели Государя остался только воротник и не более полуаршина верха; остальная часть, разорванная в клочья, свалилась с плеч; размозженные ноги были голы, из них лилась кровь струями; на бледном лице следы крови и подтеки…»

Не потерявший сознание в первые минуты после взрыва Александр Второй успел сказать, чтобы его отвезли домой, во дворец (Зимний — А.П.), где спустя несколько часов скончался.

Кроме всех, названных выше, при взрыве еще 6 человек были доставлены в больницы с тяжелейшими ранениями, а 10 человек оказались легко ранеными.

Так 1 марта 1881 года, с седьмой попытки, «Народная воля» привела в исполнение смертный приговор, вынесенный ею императору Александру Второму в августе 1879 года.

Игнатий Гриневицкий, метальщик, бросавший бомбу под ноги себе и царю (расстояние между ними не превышало полутора метров), находился в толпе сбегавшихся со всех сторон петербуржцев, услыхавших первый взрыв (от снаряда Николая Рысакова), и, конечно, знал, что и он сам, и царь неминуемо погибнут.

А вот почему он не подумал о смерти и ранениях стоявших вокруг людей? Или считал, что гибель десятка — другого народу, ради которого он все и делал, оправдает его в глазах этого народа? Или это другая логика, логика первых страшных террористов, действовавших по принципу «Цель оправдывает средства»?

Ведь чуть раньше, от взрыва Степана Халтурина в Зимнем дворце в феврале 1880 года тоже погибли невинные люди — в основном солдаты — охранники (убито и умерло от ран 11 человек, ранено — 56). Однако «Народная воля» в выпущенной тогда специальной листовке выразила лишь легкое сочувствие пострадавшим — но ничуть не пожалела о содеянном. А произошедшее уже 1 марта 1881-го — было лишь продолжением практики беспощадного к врагам террора, при котором без разбору могли гибнуть и свои. Жизнь человеческая стала оцениваться народовольцами в копейку — как своя (во имя будущей революции), так и чужая. Это полностью вывернутая наизнанку, нечеловеческая, антихристианская логика приводила некоторых из народовольцев к печальному финалу.

У малоархангельского помещика, коллежского регистратора Николая Александровича Оловеникова и его жены Любови Даниловны было шестеро детей — три сына (Андрей, Михаил, Сергей) и три дочери (Мария, Наталья и Елизавета).

Братья, вслед за отцом, тропу в жизни выбрали мирную: на гражданской службе состояли, в земстве работали, благотворительностью занимались (младший, например, Сергей Николаевич, после смерти отца ставший хозяином поместья в селе Покровское — Липовец, основал одну из первых в Малоархангельском уезде публичных павленковских библиотек).

А вот дочери, все три, ушли в революцию. Пример подала старшая, Мария, когда, обучаясь в Орле в женской гимназии, вступила в революционный кружок Петра Зайчневского, автора знаменитой листовки «Молодая Россия», в которой были и такие слова: « … мы не испугаемся, если увидим, что для ниспровержения современного порядка приходится пролить втрое больше крови, чем пролито якобинцами в 90-ых годах».

Мария Оловеникова стала верной и последовательной ученицей Зайчневского, подключив к занятиям в его кружке среднюю сестру — Наталью, а потом и младшую — Елизавету (они тоже приехали из Покровского в Орел — для получения образования в женской гимназии).

Мария Николаевна — единственная из сестер — выходила замуж, причем, дважды. Первый ее муж — Ошанин, чью фамилию она потом носила и под которой она известна больше, тоже оказался противником существовавшего в России строя и был повешен по приговору суда как государственный преступник.

Ошанина уехала в Санкт-Петербург и, поступив на фельдшерские курсы при обществе Святого Георгия — с головой ушла в революционную деятельность, даже оставив на родине свою маленькую дочь — Елену, которую без матери воспитывала бабушка — Любовь Даниловна.

Мария Николаевна, как и приехавшая потом из Орла вторая сестра — Наталья — начали активную пропагандистскую работу в созданной в 1876ом году (второй уже по счету) организации «Земля и воля». Под видом фельдшериц они уехали на некоторое время в Воронежскую губернию, где, поселившись в одном из сел Новохоперского уезда, пытались поднять крестьян на революцию. После года поселенческой жизни у Марии Ошаниной, как женщины решительной и активной, появляется твердое убеждение, что пропагандой революцию не сделать.

Нужны были меры гораздо более решительные, радикальные. И одна из них — террор против высших чиновников Российской империи, который, по мнению Ошаниной и ее сторонников, заставит власти пойти на уступки народу.

Сторонники террора, не уговорив «пропагандистов», решили собраться вместе на отдельный съезд в Липецке.

Поехала на него, конечно же, и Мария Ошанина. Поехала не одна — с товарищем по деятельности и взглядам Александром Баранниковым. Он был моложе Марии на 5 лет, красив, силен, решителен, успел закончить Орловскую военную гимназию, учился немного в военном училище, но, инсценировав самоубийство, стал революционером.

Готовясь к революции, Баранников принял участие в освободительной борьбе балканских народов против турок в 1877-ом — 1878-ом годах, вел пропагандистскую работу в «Земле и воле», а затем — вместе со Степняком — Кравчинским совершил один из первых терактов 70-ых годов — участвовал в убийстве шефа жандармов Мезенцова.

Именно эта революционная решительность привлекла Марию Ошанину в Баранникове. Заехав по пути в Липецк в родное Покровское, Мария Николаевна представила родным своего спутника как жениха, и в Покровской церкви в апреле 1879 г. их обвенчали (правда, жених жил давно под чужой фамилией — Кошурников, — потому и в метрической записи о браке внесли ее). Десять рассерженных молодых людей, собравшихся в Липецке, решили, что без террора справиться с царизмом не возможно, и потому эти меры надо использовать обязательно.

Единственной женщиной среди будущих членов Исполкома «Народной воли» (так стали называть сторонников террора) на Липецком съезде была Мария Николаевна Ошанина (она же — Оловеникова, Баранникова, Кошурникова, а в конце жизни, за границей — Полонская и «Мадам Якобсон»).

Когда в августе 1879 года народовольцы приняли решение о казни императора, то наиболее решительно выступала за это Мария Николаевна. Последующие полтора года в основном заняты были одним — подготовкой и осуществлением покушений на Александра Второго.

Как член Исполкома, Ошанина руководила процессом, подбирала кадры, разрабатывала планы (правда, она еще успевала заниматься типографскими делами «Народной воли»).

К 1880-ому году в Петербурге начали работу и две другие ее сестры. Наталья, по воспоминаниям некоторых народовольцев, жила на легальном положении, но содержала конспиративную квартиру, ставшую местом встреч агентов «Народной воли». По условиям конспирации, Наталья Оловеникова должна была почти всегда находиться на этой квартире, она не имела права куда — то отлучаться, и поэтому довольно часто ей приходилось проводить время в одиночестве, в напряженном ожидании — кто идет: свои или жандармы.

Младшая из сестер, Елизавета, была включена в состав группы из шести человек, кому Исполком доверил важнейшее дело — следить за передвижением царя по столице, для того, чтобы подобрать возможное, самое удобное место для покушения.

И в течение нескольких месяцев Гриневицкий, Тырков, Тычинин, Сидоренко, Рысаков и Елизавета Оловеникова (чаще — попарно) изучали основные маршруты царских экипажей, что в конце концов и привело к последнему, удачному для народовольцев, покушению 1 марта 1881 года, о котором мы сказали в самом начале нашего повествования.

А потом начались аресты, хотя полиция сумела некоторых из народовольцев арестовать еще до трагедии 1 марта.

Впрочем, первой из сестер выключилась из революционной борьбы Наталья Оловеникова. В конце 1880 или в начале 1881 года она вернулась в Орел. По одним сведениям, Наталья Николаевна получила задание вести народовольческую деятельность в родном губернском городе, по другим, то постоянное одиночество на конспиративной квартире в Санкт-Петербурге, где она долго пребывала в страшном напряжении, сказалось на ее здоровье. Наталья Николаевна заболела тяжелым нервным расстройством и уже из Орла была отправлена в Тверь — в психиатрическую больницу.

Елизавету Оловеникову арестовали в ночь с 13 на 14 марта 1881 года и поместили ее вначале в Дом предварительного заключения. Поскольку Николай Рысаков хорошо знал ее, он, начав спасать свою жизнь после ареста, выдал Елизавету Николаевну одной из первых. Ей грозил суд и очень суровое наказание — как одной из главных участников покушения.

Но до суда дело не дошло. У Елизаветы Оловениковой, как и у средней сестры, начало развиваться психическое заболевание.

Первые симптомы появились, когда она узнала о казни Желябова и Перовской, — тут же «впала в глубокий обморок». С 20 сентября 1881 надзиратели заметили, что заключенная беспричинно плачет или истошно кричит (это происходило уже в Петропавловской крепости, куда перевели Елизавету Николаевну).

23 сентября она пыталась покончить жизнь самоубийством — сначала стуканьем головою о каменную стенку, а потом хотела удушить себя носовым платком.

В октябре, во время очередной прогулки, Елизавета упала, спускаясь по лестнице, и потеряла сознание вновь. От криков и плача она перешла к полному сумрачному молчанию. На нее, находившуюся в «одиночке», особенно угнетающе действовала гробовая тишина, прерываемая через получасовые промежутки игрою курантов, исполнявших по очереди то «Боже, царя храни», то «Король славен»,

В феврале 1882 года состоялся суд над 20-ю «первомартовцами», но Елизавету Оловеникову и Аркадия Тыркова (еще одного из группы слежения за царем) от суда освободили по причине того, что специальная комиссия врачей из 30-и человек нашла у них психическое заболевание, которое нужно было лечить в больнице.

Однажды, когда Тырков и Оловеникова встретились при очередном обследовании у врачей, Елизавета, узнав товарища, бросилась к нему со словами: «Ах, Аркадий, я так мучаюсь, дай мне яду, дай мне яду!»

В апреле 1882 году Елизавету Николаевну Оловеникову, как безнадежно больную психически, поместили в Казанскую психиатрическую больницу, где она пробыла долгих 9 лет.

Мать, Любовь Даниловна, узнав о судьбе и положении Натальи и Елизаветы, несколько раз посещала их в Твери и Казани, потом, после настойчивых просьб, добилась перевода дочерей вначале в Орловскую психбольницу, а чуть позже — в родное село Покровское, под домашний присмотр (это случилось в 1891 году).

Так закончилось участие в революционных делах средней и младшей из сестер Оловениковых. Их тонкая нервная организация не выдержала террора, крови, тюрьмы — и одиночества, к которому их общительные натуры совсем не были готовы.

Старшей сестре — Марии Ошаниной — удалось избежать ареста и уехать за границу, где она жила первое время в Швейцарии, а потом во Франции, руководя группой «старых народовольцев».

Однако здесь, далеко от русской тюрьмы, и ее настигло то, что так страшило революционерку, что она хотела бы забыть сильнее всего. Несколько лет подряд ее мучили сильнейшие головные боли, с которыми, в конце концов, Мария Николаевна бороться перестала и — 20 сентября 1898 года застрелилась, оставив посмертную записку:

«Желая оставить моим друзьям память о человеке, а не о трупе, и в то же время полагая, что последние почести (нелепый обычай!), которые они сочтут себя обязанными воздать моему телу, лишь бесполезно обострят их горе по поводу моей смерти, я прошу их предоставить иностранцам заботы о моих похоронах и воздержаться от присутствия при моем смертном одре и похоронах. Сами похороны, впрочем, должны быть из наиболее простых: погребальные дроги последнего разряда, общая яма. Я бы охотнее предпочла кремацию, но с условием, чтобы пепел был брошен, развеян, а не собран и храним кем бы то ни было. Я не хочу ни речей, ни венков, ни приглашений на похороны и, само собой разумеется, я не хочу биографий. Нужно ли еще добавить, что мои похороны должны быть гражданскими?
Париж, 22 июня 1898 г.» (за три месяца до смерти — А.П.).

Друзья, правда, нарушили завещание — они проводили ее в последний путь на кладбище, похоронили в отдельной могиле, на которой поставили надгробный памятник.

На родине, в Покровском, мать так и не узнала о последних днях своей старшей дочери. Любовь Даниловна 8 лет подряд, пока не умерла в 1899ом году, продолжала заботиться о Наталье и Елизавете, чья болезнь никак не отступала, и о внучке Лене.

А у Натальи и Елизаветы приступы болезни наступали периодически — с совершенно ясными, казалось, здоровыми промежутками, когда они могли даже много читать и общаться с окружающими. Но эти светлые промежутки делались все реже и реже.

В 1899-ом году умирает мать — Любовь Даниловна. И это тяжелое событие сильно повлияло на Елизавету Николаевну — она как бы очнулась. Кому-то надо было теперь о них заботиться — брат, Сергей Николаевич, в последнее время сам начал страдать типично русским заболеванием — сильно пил, и потому теперь о себе и о сестре стала заботиться Елизавета.

Мирная деревенская жизнь, с ее мелкими хозяйственными заботами вылечила ее больную душу, революции 1917 года прошли стороной, хотя в 1918-ом году, когда помещичий дом Оловениковых забрали на советские нужды, сестрам — в знак уважения их былых заслуг — выделили маленький дом на хуторе в семи верстах от Покровского.

Там, на хуторе, так и не оправившись от болезни, умерла в октябре 1924 года Наталья Оловеникова.

Оставшуюся совсем одинокой, Елизавету забрали к себе в Орел сестры Ледванские, одна из которых была ее гимназической подругой.

В их семье, 25 июня 1932 года, после двух инсультов, она тихо умерла, и друзья похоронили ее на Троицком кладбище. За 6 лет до смерти написала Елизавета Николаевна для биографического словаря Гранат свою автобиографию, в которой честно, хотя и с некоторыми фактическими ошибками, рассказала о своей жизни и участии в революционном движении, о том, как и когда надвигалась на нее болезнь.

Впрочем, мне кажется, все три сестры заболели еще раньше — в Орле, от вируса, которым их заразил Петр Зайчневский, от вируса, замешанного на крови — это и стало причиной их душевной болезни.

Марию Ошанину, Наталью и Елизавету Оловениковых всю жизнь сводила и в конце концов свела с ума еще одна, хорошо знакомая им женщина, имя которой — Революция!

Александр Полынкин