Старых Никита Егорович. Воспоминания. (v.02)

Что бывает, если не чистить винтовку

Второй раз со мной было несчастье. Это было в 1915 году под Рождество. Нам принесли к празднику по две франзоли большие и колбасы по одной котелке, и котелок вина. От вина мы отказались, отдали командиру роты. Я франзоли съел половину, а колбасу всю съел. А полбулки осталось, а потом взял — всю съел. Командир взвода Пономарёв, он говорит: «А ну собирайтесь в заставу!»

Винтовки у нас стояли в пирамиде, каждый знал свою винтовку. Я хотел взять винтовку, а ей нету. Я взводному говорю, он говорит: «Возьми, какая там есть!» Я взял, чья была — не знаю. Ночью её проверять нельзя — темно. Ну пошли мы в заставу, сменили там людей. Блиндаж большой, по два человека ставили. Я стал с Орловым. Он стал с левой стороны, я — с правой. Две бойницы у нас.

И вот приходит к нам фельдфебель. Ходит он и по каждому блиндажу. И подошёл к нам и говорит: «Что, ребята, я буду ракету пускать, как увидите — ракета освещает, то стреляйте. Это будет означать, что, вроде, нас здесь много, чтобы немцы не пошли наступать, а то у нас людей мало». И пошёл он дальше.

Я начал свою винтовку подготавливать для выстрела, стал патрон в ствол загонять, а он не идёт. Я тогда взял, да об стойку блиндажа рукояткой бить. Рукоятка зашла за плечик. Я её поставил, винтовку, к бойнищу. Ракета засветила, я нажал курок. Она как дала мне в плечо, так я навзничь растянулся. Чую, руки левой нету у меня. Орлов тоже лежит, стонет.

Подбежал фельдфебель с ребятами, подхватили нас, понесли в роту. Тут санитары стали нас обрабатывать. У меня левая рука до локтя была чёрная, как у арапа, и кровь сверх ладони выступила. А у Орлова шея порезана, как бритвой.

У меня разорвало винтовку и обоих нас поранило, ну как она нас не побила? Всю винтовку разорвало на куски и даже не нашли от ней предметов. Вот так винтовки лентяи не чистят!

С тех пор я стал следить за винтовкой. Ну, отлежали опять в землянках по 10 дней и опять пошли по нарядам на этом участке.

Как нас вши ели. У озера Дрисвяты

Как нас вши ели, так развелись, что шинель, особо в воротнике да в шапке, в отворотке ушей. Было, в голове струпы вши разъедали. Мы их не били, а ладонями растирали. Руки все в крови. Некоторые руки не мыли, так и кушали. Ведь шесть месяцев бессменно сидели, день и ночь одемши-обумши: не разрешалось раздеваться, всегда начеку. В бане ни разу не были. Мы разжигали костры и давай жарить вшей, и всё, до основания, прожигали. У шинелей воротники все сгорели, теплые штаны и фуфайки, и шапки на затылку, и сапоги — всё прогорело.

Потом мы стояли на озере Дрисвяты. Там стояла 4-ая дивизия, мы её сменили. Они нам не сказали, что они с немцами договорились, чтобы не стреляли друг в друга, когда воду берут в озере. Мы заступили, они ушли. Озеро это большое. К нему принадлежат Белоруссия, Латвия, Литва, и где мы стояли, шириной оно метров 300. На обеих сторонах лес густой и бугроватый.

И вот утром немец берёт воду в озере. Набрал в котелки и идёт, а наши ребята говорят: «Во, юз какой, как смело идёт, как дома». Один парень взял да выстрелил в него. Он упал, лежит на берегу. Немцы хотят его взять, а ребята открыли огонь. Он пролежал до ночи. Ночью они его взяли, а утром как открыли огонь из орудий и миномётов — вот дали нам перцу за этого немца. А наша батарея ни одного снаряда не дала по немцам. Блиндажи нам все побили, человек 20 улобанили.

Потом после этого случай. Лес был густой. Нам прислали добавление — татар из Казани. Вот они сидят кучкой, так гыкают по-своему. Один из них нашёл от гранаты капсюль. Вот он заинтересовался им, начал ковырять взрывчатку. Задумал себе сделать мундштук — он, как трубочка медная. Когда он ковырнул взрывчатку, получился взрыв. Тут они вскричались: «Аллах! Аллах!» Который делал себе мундштук — сидит без глаз, и в руках пальцы мотаются на жилках. И другие тоже — у кого лица покарябало. Вот так на фронте многие лишились жизни — безо внимания обращаются со взрывчаткой.

Я пробыл год на этом фронте и повидал много всего. Потом нас сняли, в апреле 1916 года, на Пасху, и нас привели километров за 40, местечко Боровки (Бировки) — Латвия. Там у них была кирха, богомольная церковь. С нас обгорелое сняли, дали летнее обмундирование. В бане обмыли нас и в эту кирху сводили нас — Богу молиться. Там мы пробыли до 1 мая. Про фронт забыли, на занятьях нам надоело.

Старых Никита Егорович. Воспоминания.
Подготовлено к публикации Александром Полынкиным.
Вернуться к оглавлению | читать далее.