Народные поверья Малоархангельского уезда

Клады

1.

Старушка Федосья жила в крайней бедности. Все соседи сожалели об ее участи и старались помогать ей — чем Бог послал. По когда умерла старушка — то открылось, что у ней было несметное богатство.

Однажды, в темную, осеннюю ночь, старушка пошла на гумно, выкопала там ямку, опустила что-по тихо, приговаривая «на сто голов», к до трех раз; а это уже всем известно, — когда зарывают клад, то делают подобное заклятие, для того, чтобы 100 человек, которые бы вздумали достать сокровище — умирали, а владетелем оставался бы сто первый.

Старушка скоро умерла. Сосед её, Мирон, живший не богаче её, вдруг начал богатеть: откуда что ни взялось, и изба-то новая, и лошадей-то ни у кого столько нет, сколько у Мирона; люди дома день-деньской за работою, а Мирон в Крюково (Селение в Малоарх. уезде — прим. автора) — в кабак. Не житье, а масленица настала Мирону! все дивились такой перемене; а дело было просто: как мужик не промах, Мирон подслушал заклятье Федосьино, и когда та произносила на сто голов, Мирон прибавлял шопотом: «куриных».

После смерти Федосьи, сосед её убил сто кур, которых головы принес на то место, где был зарыт клад, и овладел огромною суммою.

2.

Подле обширного леса, которым окружена небольшая деревушка Лески, лежит в поле огромный камень. Одни говорят, что им прикрыт клад, положенный несколько лет назад жившим здесь помещиком Михаилом Давыдовичем. Другие утверждают, будто бы этот камень вырос из-под земли сам по себе, чтобы прикрыть заклятое место, где спрятано было сокровище еще Гайдамаками. Слухи противоречат одни другим; но все окружные жители согласны в том, что здесь именно находился клад. Недаром Ванюха Пушкаренок, ехавши однажды поздно ночью, видел горящую свечу на том камне! Не выдумывает же Матвеевна, что ее батюшка, бывши с лошадьми в ночном, рассказывал ей виденный им сон, из которого надо было непременно заключить, что под камнем находится клад! Но старик скоро умер, а Матвеевна была женщина богобоязливая и потому не решилась добровольно отдать душу нечистой силе — идти покопать около камня.

Но вызвался смельчак узнать истину. Помолившись Богу, Гриша идет к камню. Не подумайте, что это было из жадности, нет, Боже избави: клад таким людям никогда не достанется в руки, а Гриша пошел из охоты — поглазеть.

Но оробел Гриша, когда увидел на камне седого старика, который беззаботно раскладывал по горшочкам деньги, а их было столько, что и счету нет. Закружилась голова у смельчака! — Что если бы мне хоть одну горсточку, — подумал он и подошел к старику. — Старичок, дай мне денежек, — сказал он, — я мужик бедный, нужда…

— Надолго ли сроком? — спросил сурово старик.

— На два годочка… нет, на три.

— Возьми, только смотри, чтобы отдать, когда пройдет срок.

Гриша набрал целую пазуху рублевиков и побежал без памяти домой. Через три года после этого случая Гриша умер без покаяния. Матвеевна уверяла, что он не принес в срок деньги, и нечистая сила, которая притворилась стариком, загубила его грешную душу. Ведь не выдумывала же Матвеевна!

Мертвечиха

Двор Антошиных был самый зажиточный во всей деревне, а все это было оттого, что была жива сама старуха — свекровь, известная хозяйка. Немало потужили невестки, когда умерла Трифоновна: в доме все пошло вверх дном.

— Ах, если бы Трифоновна была жива, — сказала одна из них, когда легла спать в пуньке (небольшой чулан, сплетенный из хворосту — прим. автора), а Трифоновна тут как тут.

— Что тебе от меня надо, Матренушка, — спросила она страшным голосом, стуча в дверь, — выйди ко мне.

Матрена хотя и оробела, однако не потеряла присутствия духа и закричала петухом, она знала замогильную тайну мертвецов, которые боятся этой птицы. Но мертвечиха (простые мертвецы спят в своих гробах спокойно, а ходят одни колдуны, Трифоновна принадлежала к последним— прим. автора) была колдунья и ее нельзя было этим обмануть, а невесткина шутка ее только больше рассердила: мертвечиха начала метаться во все стороны, чтобы найти отверстие, куда бы ей можно было пролезть. В это время действительно пропел петух, и колдунья пропала.

На следующие ночи старуха приходила опять, но ничего не могла сделать, потому что двери и окна были окрещены всегда, когда семья ложилась спать. Однако, чтобы избавить себя от дальних непредвиденных случаев, Антошины просили приходского священника забить над могилой покойницы осиновый кол, который приходился прямо напротив сердца. Чтобы их успокоить, священник прочитал молитву о успокоении души усопшей.

С тех пор не стало видно мертвечихи в деревне.

Дровосеки

Варлам с Игнатом оседлали лошадей и по приказанию своего управляющего поехали осмотреть порубку в лесу. Заехавши в самую чащу они услышали справа стук топора.

— Верно приехал кто-нибудь рубить лес, сказал Игнат, и объезчики поехали вправо. Подъезжают, смотрят вокруг…. никого нетъ! Стук послытался влево…. едут…. опять никого!а лес начали рубить сзади. Поехали назад…. никого!

— Тфу ты пропасть какая! сказал с сердцем Игнат, когда они снова услышали порубку уже впереди себя. — едем, кум, наверное нападем на вора.

— Э, э, э!… смотри-ка, Варламутка, вот ажно-ли кто рубит….

Перед ними стояла на коленах женщина; длинный сук, к которому была привязана веревка, обхватывавшая шею удавленницы, висел над её головою.

— Плохо, кум, сказал Варлам: скажут пожалуй на нас! кум, режь веревку.

Они обрезали веревку, закопали тело в яму, и отправились домой — как ни в чем не бывали.

После открылось, что дровосек был сам леший, принявший на себя образ удавленницы: потому что однажды, из любопытства, Варлам с Игнатом отправились посмотреть по место, где они закопали удавленницу — не нашли её.

Наездник

Эшо — домовой, имеющий влияние только на одних лошадей. У него на голове всегда красная тапочка; о прочей одежде носятся различные слухи. Он всякую ночь ходит по конюшням, и, если какая лошадь ему не полюбится, — та стоит в стойле вся в поту, измореная: потому что домовой её не жалеет, если ему вздумается куда проехать на ней; но полюбись ему какая лошадь, вы ее хотя не кормите, — она всегда будет сыта (*). Если домовому не понравится какая масть — вы лучше и не заводите такой масти лошадей.

Однакож здесь есть нечто полудействительное: знакомая мне старушка Рогачева во всю свою жизнь не могла завести серых лошадей: они или падут, или их у неё покрадут, или лошади станут худеть, так что их ничем нельзя откормить; между тем, как лошади других мастей велись у неё всегда благополучно.

(*) Расскажу один случай для объяснения этой чертовщины. Кучер одного моего знакомого рассказывал своему барину — что у них совраска от того худа, что домовой всякую ночь ездит на ней. Нам и вздумалось одну ночь велеть покараулить. И что же? Кучер придерживался чарочки, но так как для него было это запрещенным плодом, то он решался украдкою по ночам ездить за несколько верст в кабак, чтобы поспеть во время: Емельян не жалел совраски.

Утопленник

Человека, который утонет, обыкновенно находят на дне в следующем положении: он сидит, поджавши под себя ноги; руки у него сложены крестом на груди, тело всегда синее, рот раскрытый и зубы черные как уголь…

Если кто пойдет купаться, побившись об заклад, что может переплыть условленное расстояние, или нырнувши пробыть долгое время в воде, — то утопленник такого закладчика хватает за ноги и притягивает к себе. В месячную ночь, утопленники выплывают на поверхность воды и смотрят на месяц. Впрочем не слышно, чтобы утопленники ходили по белому свету.

Д. Ханыков.
Деревушка Лески, 1843 года, 12 Октября.
Ханыков Д. Народные поверья Малоархангельского уезда//Москвитя­нин. 1843. No 12, Смесь. С. 48—52.