Лида

Сначала тараканы завелись у Лиды дома. В те годы современных эффективных средств еще не было, и Лида знала только один ударный способ: дуст. От него не то что тараканы, колорадские жуки дохли. Дуст попал в желудок Лиды, всосался в кровь и начал действовать, но немного не так, как задумывалось. Из больницы Лида вышла уже не той умницей и красавицей, какой ее знали. Лида стала дурочкой.

Она жила на смех. На неё скоро перестали указывать пальцем, потому что надоело, палец устанет. А Лида что ни день придумывала что-то новое.

Еще в бытность свою дояркой-ударницей она славилась пением. Вот и теперь Лида веселилась, заодно веселила и жителей города. Зимой она наряжалась в белый халат, украшала себя блестками, брала вместо микрофона пластиковую бутылку из под воды и пела. Голос её охрип, уже не звучал, а Лида приплясывала в халатике и не помню, чтобы под ним было надето что-то тёплое. Мороз стоял сильный, но Снегурочке он был не страшен. Глядя на поющую Лиду каждый раз думалось, что этот день для нее последний, замёрзнет она в ледышку, но Лида на следующий день неунывающая появлялась снова.

Летом она иногда ходила по базару полуголая, задирала юбку, под которой ничего не было, показывала худые синие ноги. Рисовала краской на ногах гольфы. Кто-то говорил, что она всё делает специально, чтобы заработать себе пенсию по инвалидности. Странно, что им-то самим в голову не пришло таким образом добывать пенсию. Другие считали, что Лида душевно больна.

Пару раз она заходила в церковь. Но как только батюшка начинал кадить, Лида вертелась, зажимала нос, вздыхала, охала, а потом, не выдерживая, начинала кричать:

— Это ж кто так духарится. Здесь человек больной, а они духарятся.

И с плачем убегала из церкви.

Слова Лида пересыпала матом, пела матерные частушки, про то, что купила гУся и уже, значит. Но была у неё толстая тетрадь, куда Лида писала стихи. И говорили, что плакать хотелось от тех стихов.

Любила Лида ездить в одну сельскую школу, доверительно заглядывала в глаза учителям и говорила:

— У вас очень хорошие ученики. Добрые.

Потом бочком, чтоб не видал директор, трусила в столовую, там повара кормили ее.

Ценя школьников, Лида не стеснялась при них громко рассказывать про председателя колхоза, который всех е, а дочку ее не е.

— А я ей говорю, — орала Лида, — пускай он тебя тоже е, хоть сарай построим.

Была Лида доверчивая и безобидная, жалкая, некрасивая: худая и без зубов.

Так и жила другим на потеху, пока прилюдно не обматерила крупного начальника. После чего всем стало ясно, что Лиду нужно лечить. Вернулась тихая и мирная. Жила у дочери, водила внука в школу. Потом умерла.

Умерла она, и в городе стало как то не так. Может, никто не заметил, но и город стал другим, и всё теперь другое.