Александр Полынкин. Леший (детективная история)

Эта полумистическая история началась в лунную ночь, в пятницу, 13 июня 2003 года на известном всем жителям Бугровского района пруду с американским названием «Невада».

Почему пруд носил такое имя, никто из старожилов уже не помнил, но и впадавший в него ручей назывался так же.

В конце 40-ых годов XX века, в период сталинского преобразования природы, появился здесь, в живописном урочище, машинно-мелиоративный отряд в количестве двух бульдозеров и в течение месяца, усердно двигая землю на берегах ручья, построил грандиозную, по местным масштабам, плотину, которая заполнялась водой целых два года.

Старинный помещичий парк, когда-то бывший украшением окрестных мест, получив жемчужно–водное окаймление, как будто заново родился, и его красоту заметили жители соседней деревеньки и приезжие, зачастившие сюда вначале за грибами, а потом и на рыбалку.

К вечеру пятницы 13 июня на берегах пруда, как и обычно, под выходные, уже стояло с десяток разноцветных палаток и горело столько же небольших костров.

Рыбаки и просто отдыхающие вовсю наслаждались наступившей звездной ночью, тишиной, которая изредка прерывалась какими-то таинственными лесными звуками.

Группа рыболовов из Бугровска, расположившихся неподалеку от бывшего помещичьего колодца, готовилась к позднему ужину. Двое мужиков накрывали походный столик, двое направились за сухим хворостом, а пятый из компании пошел проверить удочки, расставленные внизу, справа и слева от их стоянки. Звали этого молодого парня, шофера районной администрации, Юра Берников и шел он с ведром — набрать заодно свежей, замечательно вкусной воды, из Невадского колодца.

Мельком взглянув на удочки (дорогие, с современной оснасткой, с новейшими катушками), зачерпнув воды, Юра вернулся к костру, поставил рядом с ним ведро и некоторое время наслаждался тем, как взлетают высоко вверх искры, а потом — тем, как вкусно напарники накрывают стол.

Но тут затрещала одна из катушек, и Юра бросился к пруду. У самой воды ему показалось, что от колодца метнулась чья-то тень — бесшумная и зловещая. Но исчезла она очень быстро: так не мог двигаться даже бегущий человек. И Берников решил, что это — его собственное, в свете луны, отражение.

Юра подошел к трещавшей удочке и с удивлением обнаружил, что вместо дорогого иностранного складного пластикового удилища перед ним лежит на «рогульке», воткнутой в берег, обыкновенная, да к тому же кривая, орешина. Катушки на этом самодельном удилище не было совсем, хотя леска на нем имелась.

Взяв в руки удилище, Берников потянул леску к берегу. Она шла тяжело, словно там, в воде, на конце крючка, сопротивлялась крупная рыба. Но Юра рыбаком был опытным: аккуратно, без резких рывков, он, даже таким примитивным орудием ловли, подтянул вскоре тяжелый груз к берегу.

Правда, чутье подсказывало ему, что здесь что-то не то. Рыба была тяжелая, но какая-то вялая. Положив удилище, Берников, руками перебирая леску, вытянул груз на берег и чуть не закричал от страха: это был его собственный, черный, мордатый, вечно злой, а сейчас молчаливый, мертвый кот, по прозвищу «Ант». (Вообще-то его полное имя звучало как «Антихрист» — так прозвала еще котенка теща Юрия, когда увидела, как тот одного за другим придушил пятерых ее цыплят; потом были соседские цыплята и гусята, и Берникова убедительно просили кота умертвить, но он категорически отказывался, хотя и старался держать Анта взаперти. Не всегда это удавалось, и пара — тройка вылазок Антихриста заканчивались очередными птичьими жертвами. А вот мышей кот демонстративно не ловил).

Придя в себя и пересилив первый страх, Берников закричал: «Эй, мужики, быстрей сюда!».

Голос его сорвался и задрожал, так что Алексей Васин и Сергей Одиноков, уже заканчивавшие работу с накрытием стола, бросились к берегу сломя голову и чуть эти головы в самом деле не сломали, не заметив в темноте бревен, положенных у колодца; оба один за другим сорвались в глубокую болотину, погрузившись в нее почти по пояс.

Перепуганных и перемазанных болотной грязью и тиной товарищей пришлось вытаскивать забывшему на несколько минут собственный страх Берникову.

Когда, ругаясь в полный голос и привлекая внимание рыбаков — соседей, все трое выползли на берег там, где лежал такой неожиданный улов, им снова стало не по себе.

«Юр, а это точно твой кот? — отводя глаза от мокрого взъерошенного страшилища, спросил Ванин.

«Второго такого не знаю, глянь на морду: у него на лбу пятно белое. Теща мне не раз говорила — «Бог шельму метит!», — нервно дрожа — и от холода, и от переживаний, ответил Берников.

«Да-а-а! — задумчиво протянул Одиноков, — что делать — то будем, мужики?»

Выведенные из себя неприятно-страшной находкой, они не обращали внимания сначала на то, что удилище было чужое, хотя и на их прикормленном месте.

«Надо штаны выжимать и сушиться, мужики, а то зубами уже стучу», — еще через пять минут вымолвил, наконец, Ванин.

Он встал, но, не желая идти в ту сторону, где по-прежнему лежал пойманный на удочку кот, двинулся вправо, и оттуда тут же раздался его удивленный голос:

«Б… буду, а снасти-то наши умыкнули!»

Алексей и Юра бросились к нему. Каждый из их группы ставил по две удочки, с разрывом в 2,5–3 метра друг от друга. Девять удилищ и продолжали стоять на прежних местах. Но что это были за орудия лова!

Трех-четырех метровые, не ошкуренные, кривые, неопрятно-грязные даже при лунном освещении — и без фосфорицирующих поплавков, которыми так гордились все пятеро.

Ванин, забыв о недавнем происшествии и страхе, потянул одну из своих удочек. Леска и то, что было в глубине, легко вылетело на берег, заставив замереть трех друзей: что-то длинное ярко блеснуло в лунном свете. Ванин подтянул свой улов поближе, чтобы его рассмотреть, но уже через несколько секунд отбросил это, как гремучую змею, как можно дальше.

«Леш, что там?», — почти в один голос вскричали Берников и Одиноков. «Ошейник моего Полкана, он у меня весь в металлических заклепках, специально, на заказ делал, чтоб такого ни у кого не было», — сдавленно ответил Ванин.

Не смотря уже на другие удочки, Алексей бросился наверх, к палатке, и через минуту звонил по «сотовому» домой, жене:

«Что? Нет дома? И ты не видела, как и когда он исчез? Да?»

Все соседи Ванина знали, что его Полкан — это сторожевой пес, выдрессированный и верный хозяину до такой степени, что никто и никогда, кроме жены и сына, не рисковал даже приблизиться к нему. Алексей каждый день выводил его на прогулку — но обязательно в наморднике, согласно требованиям закона о содержании собак в городах.

Снять ошейник с Полкана не хозяин пса мог только в одном случае — если пса уже не было в живых.

Подошли к палатке следом Одиноков с Берниковым. Стояли молча, не зная, что делать и как реагировать.

Через минуту, громко, с шутками, с большим бревном на плечах, с длинными сухими сосновыми «хвостами» к костру из лесу вышли те, кто уходил за дровами, — Виктор Лунин и Виктор Кунин («братья — близнецы» — такой кличкой их наградили друзья по рыбалке).

С таким же шумом бросив у костра свой груз, два Виктора только тогда заметили странное молчание у палатки.

«Что с Вами?» — удивленно спросил Лунин.

«Да рассказывайте!» — не выдержал Кунин, когда пауза с ответом затянулась.

Все случившееся медленно, заикаясь, пересказал не пострадавший Одиноков.

«Мужики, вы, по-моему, успели хорошо «принять», пока мы за дровами ходили», — начал, было, Лукин, но, взглянув на нетронутое богатство накрытого к ужину стола, замолчал.

«Витя, пойдем-ка мы с тобой — наши удочки посмотрим», — обратился он спустя минуту к Кунину.

«Близнецы» очень осторожно спустились к берегу, освещая себе дорогу фонариком.

Как и рассказали их товарищи, вместо дорогих иностранных удилищ (но точно там же) увидели они на берегу кривые необделанные загогулины. Выдернули в ярости оба Виктора чужие орудия почти одновременно и сделали это так неудачно, что каждый вырванным из-под воды уловом угодил в лицо другому.

Нечто мокрое, длинное, лохматое мазнуло лоб и нос Виктора Лунина, а гораздо более тяжелое, хвостатое, блестяще–гладкое в свете луны, треснулось в подбородок и полуоткрытый рот Виктора Кунина.

Когда оба спустя десяток секунд опознали пойманные ими предметы, самодельные удилища были с ужасом отброшены в сторону, а Викторы быстрее чемпиона района в беге на 100 метров, их знакомого, Антона Лухвицкого, преодолев эти 100 метров до костра, оказались рядом со своими, уже ранее деморализованными друзьями.

Отдышавшись и все еще стуча зубами, первый Виктор поведал, что он вытащил из-под воды хвост своего красавца–петуха, лучшего певуна в Бугровске и окрестностях. Второй Виктор, заикаясь и всхлипывая, сказал, что его уловом оказалась любимая морская свинка, пару лет назад привезенная им из коммерческой поездки в Москву.

Прошло не менее получаса, прежде чем, друзья-товарищи смогли принять какое-либо решение.

И решение это было простым: в течение следующего получаса они осушили под слабую закусь 4 бутылки водки, приготовленных для использования на двух приятных вечерах.

Водка долго не могла подействовать на кого-либо из пятерых. Разговаривать им совсем не хотелось, идти за кем-то и куда-то в темноту — тоже.

Распилив принесенное двумя Викторами толстое сухое сосновое бревно, расколов получившиеся чурбаны на солидные поленья, приятели свой небольшой вначале костерчик вскоре превратили в огнедышащий вулкан, от которого через два часа их, наконец, разморило. Договорившись о дежурстве (первым выпало нести службу, как раз, пионеру улова Юре Берникову), рыбаки забрались в палатку и накрылись солдатскими суконными одеялами.

Сон каждого был тревожен, чуток, цветаст.

Алексею Ванину снилось, что он сидит верхом на Полкане, как Иван — царевич на сером волке, а Полкан, оборачиваясь в быстром беге, лязгает зубами, пытаясь откусить хозяину нос.

Виктор Кунин во сне сидел за одним столом со своей морской свинкой, которая, быстро орудуя ножом и вилкой, жуя и чавкая, громко и гнусаво делала замечания кому-то из соседей: «Нож надо в правой руке держать, а вилочку — в левой. Понятно?».

Виктор Лунин проснулся от страха и сильной боли в затылке: красавец-петух во сне долбил его острым клювом. Пощупав дно палатки, Лунин обнаружил крепкий сосновый сучок, очевидно, залетевший сюда в процессе колки дров. На нем и лежала голова Виктора — долго лежала!

Проснувшийся Одиноков, единственный, кто свой ночной кошмар не вспомнил, предложил звонить в милицию. И, хотя было только около четырех утра, все дружно согласились.

Звонок в РОВД принял дежурный, майор Молотков, который, узнав, что украдены лишь удочки, хотел было бросить трубку, но разъярившийся его вялыми сонными ответами Берников (он возил главу администрации района) пообещал всему отделу милиции «райскую жизнь» так скоро, как только он вернется в Бугровск.

После этого Молотков полностью проснулся и пообещал прислать дежурную группу к 9.30.

«Не к 9.30, а к 6.30. понял, майор, если ты не очень торопишься на пенсию», — так же громко и зло закончил Берников и отключил мобильный телефон.

Когда старший лейтенант Шнурков в сопровождении лишь водителя Плахова на известном всем бугровчанам затрапезном УАЗике добрался до пруда «Невада», он был зол так же, как и звонивший до этого в милицию шофер главы администрации.

Мало того, что следователя разбудили в половине пятого утра, тогда как его дежурство начиналось в 8.30; мало того, что он не смог побриться и выпить чашку кофе (местный водоканал устроил субботний подарок бугровчанам и отключил воду на весь день, забыв, конечно, предупредить кого бы то ни было); мало того, что ему не дали в помощь эксперта (никого больше Молотков найти не смог); мало того, что, в спешке одеваясь, Шнурков забыть надеть носки и это здорово портило (в добавление к небритости) его мироощущение, так, ко всему прочему, старший лейтенант умудрился в дороге сильно прикусить язык (тут «помог» водитель Плахов, очень неосторожно рванувший автомобиль через неглубокий, казалось, овраг, перед самым подъездом к «Неваде»).

Поэтому, когда Шнурков вышел из машины на поляне перед рыбацкими палатками, ему хотелось рвать и метать, и он успокоил себя с огромным трудом.

Впрочем, вид рыбаков-заявителей был так жалок, выглядели они так подавленно, что старший лейтенант привел себя полностью в официальное состояние:

«Что случилось, граждане? Только договоримся, давайте по одному, не спеша».

По одному рассказы у рыболовов не получались. Они, переживая ночные страхи еще раз, нервничали, перебивали друг друга и Шнуркова, пока тот, наконец, не уяснил суть произошедшего.

«Все, достаточно» — прервал, наконец, следователь словесный понос последнего рассказчика, Виктора Кунина.

«Это — ваше добро?» — показал Шнурков на валявшиеся у костра водочные бутылки.

«Да, но не подумай, лейтенант, что у нас «белая горячка», пили-то мы уже потом», — горячо сказал Лунин.

«Ну-ну, хотелось бы верить», — недоверчиво произнес Шнурков и встал:

«Ведите к вашим находкам!»

«А может быть, ты один, старлей?» — с надеждой спросил Одиноков.

«Да вы что, мужики, совсем труса празднуете? День ведь сейчас, спрятался Ваш леший до темноты, в яму забился, — с насмешкой сказал следователь. — Пошли, и смелее!»

Первым опять оказался Берников, за ним двинулись «близнецы» и Шнурков. Последними, в 10 шагах, нерешительно, еле-еле перемещались Ванин и Одиноков.

«…Твою мать, это как понимать?» — громко, на весь лес, раздался вдруг голос шедшего впереди Юры — водителя.

Ванин и Одиноков совсем остановились, а Лунин, Кунин и Шнурков подошли к выражавшему так энергично свое чувство удивления Берникову. Он стоял у помещичьего колодца и, вращая головой влево и вправо, продолжал материться еще громче и забористей: их иностранные дорогие удочки с новейшими катушками, пропавшие накануне вечером, как ни в чем не бывало, лежали на прежних местах, на тех же рогульках, а на воде, в отблесках взошедшего уже высоко солнца, красовались разноцветные, яркие, большие поплавки.

Тех, самодельных, кривых, необработанных удилищ, что являлись им здесь прошедшей ночью, не было видно нигде.

Когда вновь возникшие неизвестно откуда удочки рыбаки вытащили на берег, их ждал приятный сюрприз: три килограммовых карпа и пять карасей граммов по триста каждый.

Все пятеро, понукаемые Шнурковым, облазили берег в обе стороны на расстояние полукилометра, осмотрели верх пруда, заболоченные места — и не нашли ни кота, ни петушиного хвоста.

К Шнуркову, через час безрезультатных поисков начало, было, возвращаться чувство, с которым он сюда приехал, но, посмотрев на еще более несчастные и ошарашенные лица друзей — рыболовов, он пощадил их нервы:

«Мужики, а еда–то у Вас осталась? Может, позавтракаем, а то я, по вашей милости, голодным сегодня остался».

Сели за стол, и лейтенант с увлечением принялся за почти нетронутые вечером обильные запасы. Сами рыбачки к еде не прикоснулись (так, посидели для компании).

«Что ж, будем считать, ошибочка вышла. Ложный вызов. Ну ладно, прощаю вас — хотя и не понимаю, чего это вы с вечера, кроме водки, набрались? Прямо коллективный психоз. Или накурились какой гадости? Точно нет? Ну да ладно. Спасибо за угощение, а заявление в РОВД заберите», — закончил беседу с рыбаками Шнурков, сел в свой УАЗик и укатил.

После его отъезда, несмотря на наличие собственных удочек, всем почему-то было не до рыбалки.

И, хотя впереди был еще почти целый субботний солнечный и безветренный день, засобирались рыбаки домой: свернули лагерь, залили водой остатки костра, убрали мусор, упаковали удилища и молча, не глядя друг на друга, сели в машины («близнецы» приезжали на «Ниве», а остальные трое — на Ванинской «шестерке») и уже через 20 минут въезжали в Бугровск.

Алексея Ванина у ворот его аккуратного, ярко-зеленого дома встретила почему-то испуганная жена: «Леш, а Полкан–то нашелся!»

«Да? — это была первая за последние часы приятная для него новость. «Тогда почему ты такая напуганная?».

И Наталья Ванина рассказала, что весь прошлый вечер и полночи они с дочкой пытались отыскать пропавшего пса, дважды обошли ближайшие улицы, опросили соседей, но Полкан как сквозь землю провалился. Могучая цепь у конуры оставалась на месте — но сторожа, верного и чуткого, нигде не было: пропал месте с дорогим ошейником.

А утром, расстроенная и плохо выспавшаяся Наталья пошла в подвал, за картошкой. Отомкнула замок, начала только открывать дверь, как, чуть не сбив ее с ног, выскочил из подземелья взъерошенный, не похожий на самого себя, Полкан. Добежав до конуры, пес забился туда и не вышел, даже когда ему принесли еду.

Алексей подошел к собачьей будке и позвал: «Полкан, Полкан!». Пес высунулся было одним носом, но тут же забился обратно в темноту.

Только через час Ванину удалось уговорить своего сторожа выбраться на белый свет — чтобы с жадностью вылакать воду из стоявшего рядом с собачьим жилищем корытца.

Ошейника на Полкане не было, и Ванина снова охватили нехорошие предчувствия, материализовавшиеся к вечеру. Когда Алексей загнал «Жигули» в гараж и начал вытаскивать из багажника рыболовное имущество, то, вынимая одеяло, он вздрогнул от неожиданности: кожаный, в блестящих заклепках, Полканов ошейник, нашелся именно здесь и сейчас…

Юре Берникову повезло гораздо меньше — кота Антихриста он не обнаружил ни в этот день, ни через неделю, ни через месяц. Соседи с нескрываемой радостью каждый раз интересовались у Берникова, когда к вечеру он возвращался домой с работы: «Ну что, не нашелся? Никаких следов? Сочувствуем, дорогой Юрочка!».

Виктор Лунин, найдя своего Петю–певуна бесхвостым, позора не выдержал, и на следующее утро петух оказался в кастрюле с жирной, густой лапшой.

Меньше других переживал Виктор Кунин по поводу морской свинки: после того, как он увидел ее во сне с собой за одним столом, жующую, чавкающую и разговаривающую, наяву эту бывшую любимицу Кунин видеть категорически не хотел.

Обращаться в милицию еще раз — уже по поводу пропажи кота и свинки рыболовам — любителям как-то не захотелось.

Все пятеро попереживали — попереживали еще с месяц, а потом почти успокоились, хотя на рыбалку всю оставшуюся часть лета и осень так ни разу и не съездили.

О том, что произошло там, на пруду «Невада», ни один из них никому не рассказывал, а Шнурков оказался мужиком настоящим — насмехаться над ними не стал («Что ж, бывает», — изрек старший лейтенант).

Может быть, эту рыбацкую историю никто бы никогда и не вспомнил, если бы те же лица, в том же составе, не собрались однажды после долгого перерыва на рыбалку уже зимнюю.

В этот день, 13 декабря, районное общество охотников и рыболовов устраивало первенство на лучшего рыбака, и друзья решились тоже поучаствовать в нем.

Районный чемпионат всегда проводился на пруду «Невада», и это вначале вызвало у пятерых друзей нехорошие предчувствия. Но ловить рыбу, которой в водоеме хватало, предстояло днем, на виду друг у друга (расстояние между рыбаками, по условиям, составляло пять метров), и потому опасливые мысли из голов Берникова, Ванина, Одинокова, Кунина и Лунина к 13 часам, когда соревнования уже близились к окончанию, совсем исчезли.

Всем пятерым в этот пасмурный, безветренный день везло как никогда: у лунок каждого лежало солидное количество окуньков и карасей. В азарте поклевок и вытаскиваний никто из них не вспомнил о событиях пятницы, 13 июня, на этом пруду. Они не успевали даже смотреть по сторонам — только в свою лунку, из которой ежеминутно выдергивали очередного трепыхавшегося обитателя водных глубин.

Прошел вдоль строя рыбаков судья, предупредивший, что до конца соревнований осталось пол — часа.

Берников, Кунин и Лунин (у них с наловленной рыбой дела обстояли особенно хорошо) уже предвкушали награждение (приз обещали приличный — набор рыболовного снаряжения для подводной и обычной рыбалки). Из мегафона главного судьи раздалось: «Все, закончили!».

Стали Берников и «братья — близнецы» добычу в мешок собирать и с изумлением увидели, что большей ее части нет — самые крупные, красивые рыбины исчезли неизвестно куда.

Ошарашенный Берников, как Крамаров в фильме «Неуловимые мстители», осипшим голосом смог только прошептать: «Нечистая сила!».

Когда голос к нему вернулся, он уже громче повторил: «Нечистая сила!».

Кунин и Лунин про нечистую силу не вспоминали. Они в ярости побежали к соседям, решив, что завистливые конкуренты улов позаимствовали, хотя были абсолютно уверены — к их лункам никто не подходил во время соревнований ни разу.

Выяснилось, что у Ванина и Одинокова, которые в призеры не метили, тем не менее, исчезла то же часть улова — около половины пойманных рыб.

Апелляция к соседям — рыболовам ничего не дала: они не могли подтвердить наличие или отсутствие большого числа рыб, да и не были они заинтересованы в победе более удачливых соперников. Тогда Берников обратился к судье соревнований: «Николай Иванович! Вы же сами к нам подходили и видели, сколько у нас поймано!»

Работник газового треста, опытный рыбак со стажем, Мельников, к которому и подошел Юра с этим вопросом, с удивлением посмотрел на водителя главы администрации:

«Юра, ты что, никуда я не подходил».

«Как не подходил? — оторопел Берников, — Вы же сказали, что осталось полчаса до конца соревнований».

«Юра, время окончания все знали, сигнал по мегафону я вам дал — а ходить мне незачем было», — терпеливо разъяснил Мельников.

«А кто же это был?» — взбесился Берников.

«Да никого и не было», — уверенно сказал судья.

Когда же Юра, вместе с Куниным и Луниным, опросил всех участников соревнований, выяснилось, что этого судью не видел никто — кроме пятерых друзей — Берникова, Кунина, Лунина, Ванина и Одинокова.

Впрочем, слово «видел» не совсем точно, поскольку все пятеро настолько были увлечены ловом, что взглянули на подходившего к их лункам человека мельком: он был в длинном (до пят) бушлате, с капюшоном на голове — как у главного судьи Мельникова, а сказал он всего одну фразу — голосом, охрипшим на морозе.

«Да, мужики, кто-то подшутил над вами», — сочувственно произнес представитель местного сельхозпредприятия Иван Семин.

Подведение итогов друзьям — пострадавшим ждать совсем уже не хотелось, и они, собрав снасти, двинулись наверх, где в полукилометре от пруда, неподалеку от единственного домика деревни, оставались автомобили рыбаков.

Расстроенные, продрогшие, забыв о еде и 100 граммах, приготовленных для возможного торжества, все пятеро почти одновременно выбрались на очищенную от снега стоянку, подошли к своим машинам и …

«Сволочи, гады, козлы!», — это были самые мягкие и цензурные выражения, которые вырвались из охрипших глоток Ванина и «близнецов», когда они увидели разбитые вдрызг лобовые стекла «Нивы» и «Шестерки». Осколки стекол, как бриллианты, сверкали на передних сиденьях в лучах зимнего, опускавшегося на горизонте красноватого солнца. Когда же через минуту выяснилось, что на обоих автомобилях чем-то острым и тонким пробиты шины передних колес, все трое, исчерпав запас ругани и окончательно осипнув, могли лишь, как недавно пойманные ими окуньки, только беззвучно и яростно, вытаращив глаза, открывать и закрывать пересохшие рты.

Пока Ванин, Кунин и Лунин матерились, Одиноков сбегал к дому деда Кима, жившего со своей старухой в небольшом доме, на самом краю Невадской рощи.

Ким Иванович, после некоторого замешательства, вызванного тем, что последнее время он стал хуже слышать, сказал: «Подходил к машинам мужик в балахоне, но недолго он около них стоял — двинулся в сторону Горячевки». «Да, охотник — мужик-то — на лыжах он и с ружьем на плече» — добавил ветеран.

Кунин и Лунин в горячке бросились по дороге вперед и метров через 100 увидели, как от нее отходит лыжный след. Лыжи, действительно, были охотничьи, широкие, и шел лыжник без палок. Бросились, было, преследователи по этой лыжне, но провалились тут же в снег почти по пояс.

Десяток шагов Кунин с Луниным все-таки сделали, но, быстро задохнувшись и с каждым разом проваливаясь все глубже (лыжня спускалась к Невадскому оврагу), вернулись обратно на прогрейдированную дорогу.

На звонок Юрия Берникова в РОВД ответил дежурный капитан Солопов. Услышав начало сбивчивого рассказа о рыбалке, о пропавшей рыбе, о глубоком снеге, о нечистой силе, капитан, не выдержав, прервал многословие звонившего вопросом: «Что Вы хотите заявить?»

«Как что? — не понял, почему его не поняли, Берников. — Во-первых, у нас украли рыбу, во-вторых, разбили стекла и прокололи колеса. Пришлите сюда опергруппу».

Описанные события выглядели мелким хулиганством, но, судя по рассказу, самого хулигана найти будет нелегко, и Солопову очень не хотелось регистрировать заявление, а тем более, посылать кого-то за 20 километров на Невадский пруд (начальник милиции всем и всюду жаловался на недостаток бензина).

Капитан попытался убедить Берникова, что ущерб небольшой, нарушителя они скоро и так вычислят, но Юрий на уговоры не поддался, а спорить дальше с водителем главы района дежурный не решился.

Пока пострадавшие ждали приезда опергруппы, они успели поменять (хотя и с большим трудом) продырявленные шины (использовали свои «запаски» и пришедших им на помощь соседей). С лобовыми стеклами проблема так быстро не решалась, и домой два десятка километров предстояло ехать в уже и так промерзших насквозь салонах.

Не хотелось друзьям снова выглядеть перед милиционерами «алкашами», но, продрогнув в ожидании почти час, две еще сохранившиеся бутылки «Столичной» пострадавшие использовали на прогрев внутренностей и конечностей.

Была уже половина четвертого, когда наконец-то подъехал следователь Шнурков с экспертом.

«Ну что, мужики, опять вас леший достал?» — поздоровавшись, с легкой насмешкой спросил лейтенант.

К этому времени горячительное свою роль сыграло, и реакция мужиков была уже не такой острой.

«Ладно, следователь, хватит нас подначивать, помоги лучше найти этого лешего — следы у него обнаружились», — Кунин и Лунин провели Шнуркова к лыжне, пересказав по пути весь ход предыдущих событий.

Изучив внимательно вместе с экспертом лыжный след там, где его не нарушили «братья — близнецы», пощупав даже снег, посмотрев в ту сторону, куда неизвестный охотник направлялся, (Шнурков использовал свой мощный цейссовский бинокль — подарок однокурсников на день рождения), старший лейтенант подвел первые итоги:

«Что ж, вывод пока один, стопроцентный — кому-то вы, все пятеро, крепко насолили, вот он, таким образом, вам мстит. Думайте, кто это может быть?

Второе: тот, кто здесь шел — хороший лыжник, движения ног согласованные, аккуратные. Вес, судя по всему, у него средний (почти не проваливался в этом снегу).

И третье, подался он сейчас на Жиговку. В деревне пять дворов, и после недавних снегопадов туда на машине не добраться. Да и темнота уже наступает. Завтра с утра попробуем грейдер найти и трассу до Жиговки прочистить. У вас там, кстати, нет друзей или просто знакомых?»

Все пятеро отрицательно покачали головами.

«Ну что, мужики, поедем домой, темнеет быстро, да и метель опять начинается. Садитесь ко мне в УАЗик трое, а машины поведете сзади. Я, хоть немного, от встречного ветра вас прикрою».

Кунин и Ванин сели за рули «Нивы» и «Жигулей», Одиноков, Берников и Лунин забрались к Шнуркову в милицейский автомобиль, и кортеж из одного здорового и двух инвалидов двинулся в 20-километровый путь. К концу его (хоть и обмотали свои лица Ванин и Кунин шарфами до самых глаз, а на руки перчатки удобные надели), поняли наконец-то оба значение старинного выражения — «промерзнуть до костей».

Хорошо, что Шнурков с дороги позвонил женам водителей, и те успели горячие ванны мужьям приготовить.

Наталье Ваниной пришлось руки мужа буквально отдирать от «баранки», а потом раздевать его самого, как малого ребенка.

Странным было то, что наутро ни Ванин, ни Кунин даже насморка не почувствовали.

В воскресенье, 14 декабря, как ни бился Шнурков, грейдера в агрофирме «Мирная» ему найти не удалось, и в Жиговку он попал только 15-го к обеду, вместе с хлебовозкой, привозившей хлеб деревенским пенсионерам (это изобретение еще военных лет — гусеничный трактор с деревянными санями — по-прежнему безотказно действовало в отдельных деревнях Бугровского района в особо снежные зимы).

Шнуркову не пришлось ходить по домам. Сами пенсионерки (их оказалось шестеро) вышли на звук трактора к зданию бывшего магазина и оперативно раскупили все 20 привезенных продавщицей райпо буханок и десяток батонов.

«Бабулечки, а где же Ваши дедулечки?» — решил пошутить Шнурков, чтобы завязать разговор.

«На кладбище наши дедулечки, а некоторые еще в войну без вести пропали», — печально-серьезно ответила одна из старушек, бравшая целых пять буханок. «Есть один дед на деревне, да и тот слепой и глухой — восемьдесят пять ему уже», — дополнила другая бабушка, помоложе и понаряднее одетая.

«А дети ваши где?» — с сочувствием поинтересовался лейтенант.

«У-у, милай, кто ж в нашей глухомани жить останется? Поразъехались дети по разным городам. А чего ты нашими детями интересуешься? Иль натворили где чего?» — заволновалась третья, полная и с тяжелой суковатой палкой старушка лет 70.

«Да нет, это я просто, — смутился следователь. — Ищем мы охотника одного, пропал он недавно в этих местах. Вроде бы в Вашу деревню заходил позавчера. Не знаете про него ничего? Не видели?» — с надеждой спросил Шнурков.

«Да что ты, милок, у нас тут каждый человек наперечет, никого в субботу у нас не было. Родные из-за погоды ни к кому не смогли добраться. Дорогу–то занесло совсем, да и до этих пор не прочистили», — уверенно сказала старушка с суковатой полкой.

«Точно-точно, сынок, ни одной живой души за последние дни не было», — подтвердила нарядная бабуля.

«А вообще-то, знаете, бабки, показалось мне, что в субботу после обеда кто-то за огородами нашими прошел — быстро так, шел, на лыжах. На охотника похож — в белом весь. А может, и померещилось мне — солнце в тот раз в глаза било», — заявила вдруг молчавшая до сих пор сухонькая невысокая старушка, приходившая за хлебом с плетеной старинной корзиной.

«Где Ваш дом, бабушка?— заинтересовался Шнурков.— Как Вас зовут? Мария Ивановна? Пройдемте к Вашему огороду, покажите, где Вы того охотника видели?» — попросил следователь.

Дом Марии Ивановны Сухининой оказался крайним в Жиговке. Огород ее выходил к самому началу Невадского оврага. С трудом вытаскивая ноги из глубокого, но уже чуть затвердевшего снега, старший лейтенант минут пятнадцать пробирался к указанному старушкой месту.

Метрах в пяти, сразу за ракитовым плетнем, обнаружил он полузасыпанный, но все еще хорошо заметный след охотничьих лыж с очень широкими полозами. След выходил из неглубокого здесь оврага и терялся за следующей березовой посадкой.

«Мария Ивановна, а в какую деревню можно попасть, если так идти, как этот лыжник?» — спросил Шнурков.

«Так там раньше старый тракт приходил — от Броского на Бугровск, через нашу Жиговку, потом еще Шаламовка, Никеевка, Дубовка — и до райцентра доберешься», — объяснила оказавшаяся очень словоохотливой Сухинина.

«Да?» — удивился старший лейтенант.

«Да, — подтвердила старушка. — Только им редко кто пользуется, зарос он сильно, наши, если пешком, в соседнюю деревню идут по нему, а вот на Бугровск никто никогда за последнее время, а тем более зимой, не пытался даже пробовать добраться. Ведь и не видно его сейчас, снегу-то много нанесло».

Шнурков понял, что следы правонарушителя ведут все-таки в родной Бугровск, а раз так, то у него есть шансы.

Вызвав на следующее утро к себе в отдел председателя районного общества охотников и рыболовов (тот явился испуганный и взъерошенный — кое-какие грешки у Петра Кузьмича Трепанова имелись), следователь выяснил, что в райцентре проживают 85 официально зарегистрированных охотников.

Когда Пётр Трепанов узнал причину вызова, то, обрадованный, решил максимально помочь Шнуркову в поисках неизвестного нарушителя. Он составил список охотников, у кого имелись широкополозные охотничьи лыжи и бушлаты с капюшонами в комплекте с белым маскировочным халатом.

Таких лиц оказалось 32 человека.

Но 10 из них были вместе с другими рыболовами 13 декабря на Невадском пруду и уезжали потом оттуда на своем транспорте. Еще у 15-и оказалось полное алиби — они или работали в этот день, или из дома никуда не отлучались.

Осталось Шнуркову проверить всего семерых — и он рассчитывал управиться с этим за 2-3 дня (так хотелось закончить подзатянувшееся «нечистое» дело).

Когда во вторник к концу дня, на очередной «планерке» начальник милиции спросил у следователя, как движется расследование, Шнурков уверенно заявил, что через два дня, максимум — три, виновный будет найден.

«Хорошо, старший лейтенант, что Вы так уверены, значит, на верном пути?» — полуутвердительно-полувопросительно закончил разговор со следователем Томин.

Однако к концу названного Шнурковым третьего дня от предыдущей уверенности у него не осталось ни следа. Те семеро охотников, на одного из которых следователь так рассчитывал, не вызвали каких-либо сомнений в своей невиновности. Каждый из них — от водителя райпо Лодыгина до кочегара школьной котельной Бахарева назвали старшему лейтенанту совершенно точное время и место их пребывания в субботу, 13 декабря, с 9.00 до 18.00.

«Приехали, старлей», — сказал себе Шнурков, завершив беседу с последним из подозреваемых, работником местной типографии Дудиным.

«Неужто с самого начала я в чем-то допустил промашку? — сокрушался следователь целый вечер третьего, последнего из намеченных для расследования, дня.

На следующее утро Шнурков вдоволь наслушался язвительных слов от начальника РОВД, который успел доложить (на основании слов Шнуркова) о раскрытии странного и таинственного дела.

«Если в течение двух дней правонарушитель найден не будет, то тебе, старший лейтенант, выговор обеспечен — не надо обещать раньше времени, понял?» — зло сказал Томин.

Целый день Шнурков ходил мрачнее тучи, а к вечеру, придя домой и наспех поужинав пельменями, следователь пытался наметить план дальнейшего поиска неизвестного злоумышленника, которого он называл «Лешим».

До двух ночи продолжалась мыслительная деятельность старшего лейтенанта, но кроме одной здравой и потому явно бесполезной при таком раскладе идеи — пройти по всем домам и квартирам в поисках лыж и балахона, в голову Шнуркову так ничего и не пришло.

Впрочем, перед самым засыпанием, его стала точить навязчивая мысль по поводу того, что он уже где-то раньше видел все эти вещи в таком сочетании: лыжи, балахон, белый халат, ружье. Причем, не у тех охотников, у которых только что побывал.

Вероятно, напряжение последних дней сказалось, и даже во сне старший лейтенант продолжил расследование, потому что сначала спал очень беспокойно. Часа в 4 утра он вдруг вскочил с постели, побежал к столу, нашел ручку и бумагу и лихорадочно записал два слова. Потом вздохнул облегченно, с закрытыми глазами дошел до кровати, рухнул как подкошенный и спал до половины восьмого, пока не зазвонил будильник.

До половины девятого Шнурков успел привести себя в порядок (умылся, побрился, погладил брюки и рубашку — а это он делал не каждый день) и по дороге на работу, схватив со стола листок с ночной записью, заглянул на соседнюю улицу Лесную.

«Варвара Степановна, Варвара Степановна!» — он стучал в калитку дома №4, помогая себе еще и голосом, — откройте».

Хозяйка дома, женщина лет 65, средней полноты, с очень красивым когда-то, но заметно увядшим лицом, которое сильно старили две глубокие морщины в уголках губ, Варвара Степановна Жулина, вышла из дома через пару минут.

«Что Вам, товарищ милиционер, нужно?» — спокойно спросила она, открыв комнату.

«Степа Ваш дома?» — спросил следователь.

«А где ж ему быть, конечно, дома. На рыбалку опять собирается», — ответила Жулина.

«Часто на рыбалку ходит Степа–то?» — продолжил разговор Шнурков.

«Зимой — изредка, вот в прошлую субботу много наловил. Сказал, что на «Неваду» ходил.

«Пешком?» — удивился старший лейтенант. — «Зимой 20 километров пройти — это не шутка».

«Так он у меня бывший спортсмен — лыжник. Для него эти километры не проблема», — с гордостью за сына сказала Варвара Степановна.

«Да у нас и для снежной целины настоящие охотничьи лыжи есть — к мужу когда-то друг из Сибири приезжал — он и привез», — ответила Жулина и даже на еще не заданные Шнурковым вопросы».

«Поговорить мне со Степой нужно», — извинительно сказал следователь.

«Конечно, конечно, проходите в дом», — пригласила хозяйка, и через минуту оказался старший лейтенант на небольшой кухне деревянного старого дома, в которой Степан Жулин собирал снасть для зимней рыбалки.

«Здравствуй, Степан!» — обратился лейтенант к нему.

«Здравствуй, капитан», — ответил Жулин.

«Повысил ты меня в звании, старший лейтенант я», — возразил Шнурков.

«Дадут тебе скоро новое звание, капитан, может, даже за меня дадут», — спокойно продолжил Жулин.

«Так ты знаешь, зачем я пришел?» — удивился следователь.

«Конечно, спрашивай — буду говорить, если это ко мне», — по-прежнему негромко и спокойно сказал Степан.

«Зачем ты рыбу украл у рыбаков, стекла лобовые разбил и шины у машин проколол?» — задал первый вопрос по существу Шнурков.

«Обижали меня они — и Кунин, и Лунин, и остальные, особенно Берников, дразнились, что дурачок я поселковый. Не обращал я внимание сначала. А они все не успокаивались. Зло меня взяло, решил я им отомстить, чтоб страшно им стало, как мне, когда они впятером меня окружают и шпыняют: «Дурачок, а дурачок, а где твоя дурочка?»

Первый раз я летом их напугал. Узнал, что на рыбалку едут, в багажник к Ванину залез (он через два дома от меня живет), и с ним до «Невады» и добрался. Остальное Вы уже знаете. Заменить удочки, когда они так испугались, было не трудно, да и Полканов ошейник засунуть в багажник обратно тоже проблем не представляло.

Месяца два они меня не трогали, хотя конечно, не знали, что это я их там испугал. Но вот недели две назад опять дразнить стали — «Дурачок, а дурачок, где же твоя дурочка?» Тут я сильно разозлился», — Жулин замолчал на минутку, а потом спросил — «Что, в тюрьму посадите?».

Старший лейтенант Шнурков в первый раз за два года работы в РОВД не обрадовался завершению расследования своего очередного дела, а очень расстроился.

Поселкового дурачка Степана Жулина в Бугровске знала каждая собака. Причем, как в переносном, так и в прямом смысле.

Бугровчане знали, что их земляк, выпускник Бугровской средней школы, учился в Смоленске, в институте физкультуры, здорово бегал на лыжах, стал мастером спорта, вошел в сборную России, выиграл несколько престижных состязаний. На одном из первенств с ним произошел несчастный случай — упал на крутом спуске в обрыв. Ударившись головой о камень, получил сильнейшее сотрясение мозга, в результате чего стал тем самым Степой — дурачком.

Мать из больницы его забрала домой, благо, что, по словам врачей, помешательство его было тихое. Степа помогал матери по хозяйству, рыбачил и продолжал ходить на лыжах. Бугровчане относились к нему с сочувствием и не обижали — до вот этого случая.

Убивать обидчиков мысли у Степана не возникло, а вот наказать их за обиды он придумал как и выполнил это вполне здраво.

Перед уходом Шнурков долго беседовал с Варварой Степановной Жулиной, пытаясь успокоить ее и убеждая, что все будет нормально.

Докладывая наутро Томину о завершении расследования, старший лейтенант не выдержал и спросил: «Товарищ подполковник, а этих пятерых уродов и наказать никак нельзя?»

«Свидетели у тебя есть, что они издевались над Жулиным? Вот то-то и оно. Но рассказать в поселке об этом надо», — все же решил Томин.

В середине следующего дня из областного центра приехала «скорая помощь» и увезла Степана Жулина в психиатрическую больницу. Мать уехала вместе с ним.

Шнурков, которого история мучила и не отпускала, рассказал о ней редактору районной газеты и вскоре в ней появился рассказ «Леший», в котором все герои были названы пофамильно.

Пятерка «дразнивших» хотела, было, подать на редактора в суд, но потом передумала — в поселке большинство жителей перестало с ними здороваться.

Дело дошло даже до увольнения с работы (глава администрации, как ни ценил Берникова, приказал ему написать заявление «по собственному желанию»).

Александр Полынкин
2004 год
Фото автора.