Хорошо живем — лучше некуда

В деревне, хоть и одна улица, а пока найдешь нужный дом, несколько раз дорогу нужно спросить.

— Лизавета Ивановна, Куликова-то, — отвечали приветливые женщины, — вон туда идите, на край деревни.

На стук вышла пожилая женщина.

— Здравствуйте, здесь живет Елизавета Ивановна Куликова? — бодро спросила я.

— Да я вообще-то Егурнова. Куликовыми по-уличному кличут. Дед по деревьям хорошо лазил, его Кулик да Кулик звали, в наследство прозвище и осталось. Сама я не из Кузнечика. Здесь после замужества поселилась, а жила в Коротеево.

Мы присели на лавку, над головой — еще зеленые яблоки, у калитки — колодец. В Кузнечике чуть ли не в каждом дворе колодец. Зной, даже в тенечке нет прохлады.

— Может, в дом пойдем? — предлагает хозяйка, — я вам свои цветы покажу, у меня их много.

Ой, нет, лучше здесь, на свежем воздухе.

— Деревня-то моя родная, Коротеево, была большой. В тридцатые годы хорошо мы жили — лучше некуда, вот наша семья по примеру многих и уехала на Украину. Там нас застала война. Что делать? Нужно домой возвращаться. Собрали вещички, еду и потопали: мать, отец, я, сестры. Шли через лес, а уже слух прошел, что в нем немцы, отряд какой-то. Только мимо этого леса никак пройти нельзя было, мы и тронулись, понадеялись, вдруг пронесет. Куда там! Стоят в форме на дороге. Мама вроде как откупиться хотела, протянула им кусок мыла. Они ее руку оттолкнули, отняли у нас сумки. Вытряхнули все на землю. А в сумочках-то что было? Еда, мыльце, тряпочки какие-то. Все пошвыряли и рукой машут: проходите. Ни с чем мы остались, плачем. Вышли из леса, отец говорит: мир не без добрых людей, пойду, кусок хлеба попрошу. Так благодаря людям и добрались до дома. Думали: вот там стены родные, односельчане, не пропадем. Пришли, хата цела, а в ней немцы. Коридор разорили и так печку топили, что чуть хата не сгорела. Помню немцы отступали, ехали на машинах, а наши пришли, бедняжки, салазки волокут, оружие тащут. Когда немцы уходили, мы, ребятишки, высыпали на улицу, так они кто шоколадку, кто кусочек хлеба в руку совали.

Летом 43-го над нашей деревней два самолета бились. Наш-то легонький, ястребок, а их тяжелый. Оба упали, немецкий наполовину в землю ушел. Наш за пару часов сгорел, немецкий неделю дымился. У нашего летчика не раскрылся парашют, он упал недалеко от самолета, голову мы нашли в ячменном поле, похоронили в братской могиле. Помню, как собирали погибших. Идут женщины, одна несет мертвого солдата на плече, старики ямки копали, молодых-то не было.

Староста у нас жестокий был. Когда наш самолет показался в небе, все радовались, плакали: русский, русский. Староста подошел, насупился: самолет русский, а летчик в нем немецкий. Мы когда с Украины пришли, голодные, без вещей, тетка передала три куренка. Так он явился: куренков немцы просят.

Мы, ребятишки, самолеты сразу различали, когда наш летит, когда немецкий. У немецкого сирена до того противная была, мы сразу на землю падали. Из деревни всех мужиков забрали на войну. У Ереминых ушли четыре сына и отец, отец вернулся, а сыновья погибли. Моего отца забрали уже в 43-м, после освобождения района. Он погиб за десять дней до победы, в Восточной Пруссии. В последнем письме писал: вышел я на берег реки и говорю себе: как же умирать не хочется.

Ходил тут у нас старичок, руки смотрел, а маме сразу сказал: вашему мужу нет жизни. Она не поверила: он только что письмо прислал. Мать на совещании была, а я сидела в хате на печке с маленьким братцем, несмышленышем. Коптушка горит, тихо. Кто-то волокет клеенку со стола, шумит, я перепугалась. Мать пришла, стучит: открывай, Лиза, боюсь, кто-то в хате был. Нам потом уже подсказали, что это к смерти отца вещевало.

Трудно мы жили в 1946-47 г. г. Картошки по весне с поля носили. В грязи все перемажемся, картошки в ручье перемоем, домой несем. Друг за дружку в деревне держались. На Пасху выйдут карагодом на луг, попоны расстелют, сидят, то поют, то плачут: у каждой ведь горе было, сыновья, мужья погибли. Мать, бывало, хлеб спечет: отнесите кусок Дуньке-соседке, кваску сделает — другой соседке несите. Куда это ушло? Да, хорошо было — лучше некуда. Я всю жизнь свою трудовую бухгалтером проработала. У меня трое детей, шестеро внуков, правнуков пока три. А пойдем все же, цветочки посмотрим.

Мы зашли в дом, цветов было много, еще посмотрели медали, полученный Елизаветой Ивановной за труд, перебрали листы грамот, почитали письмо Президента с поздравлением к 65-летию Победы.

— А вы еще заходите, — сказала на прощание хозяйка, — когда в наших местах будете, обязательно. А живем мы сейчас хорошо — лучше некуда.

Маша Никитушкина
Фото автора