Home » История, Культура

Из Санкт-Петербурга и Красноярска — с любовью. Воспоминания Варвары Яковлевой — 02

31 декабря 2016 Нет комментариев

Воскресенская церковь в Малоархангельске. Фото из книги В. Агошкова "Малоархангельские истоки". Примерная дата съёмки 10-е гг. ХХ века.

Продолжение. Начало здесь.

Глава вторая

Троицкие

Мой дед Иван Павлович был тоже из семьи священника, служившего в каком-то сельском храме. Он учился в Орловском духовном училище (4-х летний подготовительный курс), а потом окончил Орловскую духовную семинарию.

Воскресенский храм Малоархангельска — копия Владимирского собора в Киеве?

Мама моя говорила, что ее дед, отец Павел Троицкий, получил эту фамилию при посвящении в священники. До этого момента фамилия семьи была Калиниковы. Возможно, что при выпуске из духовной семинарии или при посвящении в сан заменяли «светскую» фамилию на вновь образованную по наименованию храма, где предстояло служить или в котором служил отец семинариста.

Фото из архива Варвары Яковлевой.

Фото из архива Варвары Яковлевой

В Малоархангельске он служил сначала в Соборе, где по штату полагалось два священника. Позже была построена Воскресенская церковь, ее и при мне просто называли «новая». Приход был, видимо, небогатый, т.к. большая часть купцов и деревни покрепче остались при Соборе. Большая часть прихода была бедная. Первая Подгородняя слобода и несколько бедных деревень.

Храм Воскресения строил мой дед, Иван Павлович. Он создал его в подобие Владимирскому собору в Киеве. По архитектуре новая церковь в уменьшенном виде повторяла Киевский собор св. Владимира. Задумано было расписать его копиями с картин Владимирского собора, который незадолго до того был расписан под руководством Васнецова лучшими художниками России.

Владимирский собор в Киеве.

Собор Святого Владимира в Киеве

Воскресенская церковь в Малоархангельске. Фото из книги В. Агошкова "Малоархангельские истоки". Примерная дата съёмки 10-е гг. ХХ века.

Воскресенская церковь в Малоархангельске. Фото из книги В. Агошкова «Малоархангельские истоки».

При жизни своей священник Троицкий не успел осуществить задуманное. Но мой отец в 1912-1914 г.г. выполнил завещание тестя. Им был приглашен художник Струнников, в свое время работавший с Васнецовым в Киеве над украшением Владимирского собора. Струнников приезжал два или три раза на летние месяцы и упорно трудился, воспроизведя владимирскую роспись.

Художник Николай Струнников.

Художник Николай Струнников

Храм получился чудесным. Художественная живопись в светлом, высоком храме возвышала дух молящихся и была подлинным произведением искусства. В 20-е годы советская власть церковь закрыла, там устроили амбар. Но она выстояла до 1943г., когда немцы, отступая в феврале, эту церковь взорвали. Стояла она на самом возвышенном месте и была подлинной красой городка (к сожалению, долго хранившееся у потомков фото это храма пока не найдено, но поиски продолжаются… — А.П.)

Школа по завещанию

Оставил дед и деньги, помнится 1,5 тысячи, для построения на 1-ой Подгородней слободе школы. Несколько больших, но бедных деревень начальной школы не имели, и эта школа на Саловке, близ города, стала маленьким культурным центром. На место ее строительства папа брал меня несколько раз, и я помню, как она возводилась. Была это типично церковно-приходская школа с двумя классными комнатами. Перегородка между ними легко раздвигалась для собраний. Здесь устраивался показ «волшебного фонаря», беседы, а позднее и ставились любительские спектакли. Папа устраивал в зимние вечера чтения с показом диапозитивов, всегда брал нас на эти маленькие праздники для крестьян. Учительницей в школе была, согласно завещанию деда, его племянница — Анна Григорьевна Троицкая. Это единственная семья родных по деду. Его брат был воспитателем или учителем в Орловском духовном училище. После его смерти Иван Павлович заботился о вдове с тремя детьми. Старшая получила заведывание в школе, бесплатную квартиру, куда перевезла больную мать. Ее братья где-то учились, изредка приезжали в Малоархангельск. Школа была построена на деньги, завещанные Дедом.

Иван Павлович Троицкий и его дом

Ни его, ни бабушку мне увидеть не пришлось. Но смутно помнится, будто я все-таки видела его на смертном одре. Возможно, мать привозила детей на последнее благословение. Дед, по-видимому, был самым уважаемым священником в Малоархангельске, даже церковь часто, уже в мое время, называли люди «Троицкой». Жили Дед и Бабушка в достатке. Дом имел 5 больших комнат, две прихожих, подвальную кухню и отличный погреб в подвале. Печи кафельные, окна большие, из детской дверь вела на балкон, откуда — ступеньки в сад. Из задней прихожей — дощатый коридор с большой кладовой и спуск во двор, отделенный от сада забором. Двор был застроен с двух сторон: каретный сарай, конюшня, хлев и сарайчик с ледником, всегда набитым к лету большим запасом льда.

Комнаты дома были хорошо расположены. Маленькая прихожая, из которой и топился дом, вела в двухсветный зал: два окна — на «парадный» коридор, три — на улицу. Из зала в каждую сторону, в ряд с прихожей — уютный «кабинет», спальня родителей и самого младшего ребенка.

Зал широкой аркою соединялся с гостиной, из нее по прямой — дверь в спальню («угловая»), с южной стены — дверь в большую детскую. Так звались комнаты уже в нашей семье. Позже балкон из детской был убран и пристроен к парадному коридору уже в 12-13 году.

Дети священника Троицкого: четыре сына и четыре дочки

В этом доме Дед и Бабушка вырастили восемь человек детей: Митрофана, Александру, Михаила, Ивана, Марию, Анну, Анастасию и Сергея.

Все были хороши собой, довольно рослые блондины, с благородными и умными лицами. Младшие дочери были очень изящными темными шатенками с большой обаятельности лицами, хорошие музыкантши (в Епархиальном училище хорошо учили музыке). Сыновья окончили Орловскую духовную семинарию, а дядя Митроша еще и учительский институт, был он уже в Киеве преподавателем в реальном училище. В моем детстве только раз приезжал с женой и двумя дочками к нам, а потом, летом 14-го года заехал ненадолго по дороге из туристической поездки в Европу и в Палестину, ко гробу Господню. Он был очень умным и образованным. О нем, вероятно, может рассказать сестра Катя, т.к. в 20-х годах жила у них в Киеве около года.

Увеличенный портрет Марии висел у нас на почетном месте. Она была в ученической форме, поражали необыкновенно глубокие добрые глаза. Лоб ее мне казался мудрым. Говорят, была она особенная по уму и нравственным качествам. Умерла она рано, едва окончив Епархиальное училище. Приехала из Орла к нам в Дмитровское, чтобы ухаживать за моей мамой, заболевшей брюшняком. Сама заразилась и, кажется, уже выздоравливая, нарушила необходимую при брюшном тифе диету, быстро скончалась. Ее смерть сразила Бабушку. Говорили, что она после этого заболела и недолго прожила. Было это в 1904 году.

Дядя Ваня и дядя Миша окончили семинарию и готовились к университетскому образованию. Духовная семинария давала тогда очень широкое образование, гуманитарное, музыка и пение и, конечно, богословское, при изучении еще греческого языка. Дядя Миша и дядя Ваня принимали участие в революции 1905-го года, принадлежали к партии эсеров (правых). После разгрома революции им было запрещено поступать в Университет, да, по-видимому, и проживать в г.Малоархангельске. Правда, в летние месяцы дядя Ваня приезжал в Малоархангельск, но жил постоянно в Закавказье, где-то в предместье г.Баку, работал в начальной школе с «татарчатами», как мы, дети, считали.

Михаил Троицкий — ветеринарный врач

Дядя Миша закончил ветеринарный институт (кажется, в Харькове). О нем дядя Ваня говорил много позже, в 1948 году, что был он «из нас самый способный, одаренный, и все погибло». Попал он на работу в глушь — село Шандриголово близ г.Славянска, женился на акушерке, всю жизнь там прожил, к нам наезжал редко. Жена была добрая женщина, но, видно, ему неровня по всему. И помнится, что после империалистической войны, которую он провел всю на Турецком фронте, почему-то не поехал сразу к жене, а приехал к маме и жил у нас несколько месяцев. Было у него двое детей. Сын, Клавдий, погиб в Великую Отечественную войну, а дочь Лиза, которая уже и замужем учительствовала в том же Шандриголове, имея близ себя дочь и сына, а другой сын пошел по науке.

Я бывала у дяди Миши в 20-е годы, когда дети были еще маленькими. Мария Игнатьевна хорошо принимала нас, да и сама раз приезжала в те годы в Малоархангельск, по-родственному, с подарками.

В 30 (31?) году дядя Миша был арестован, и ему грозил лагерь, или хуже: вредительство — падеж телят, отобранных при раскулачивании. Но, выяснилось, что никто животных не травил: тесно запертые в сараях, они лизали шерсть других животных, от скопления шерсти в желудках и был падеж.

После тюрьмы дядя Миша, говорят, очень переменился, скоро отделился от семьи в другую половину дома. Последние годы жил в одиночестве.

В 1948 году оба брата съехались в Орел, к племянницам, и несколько дней провели вместе. Расстались — долго рыдал дядя Ваня, проводив брата на вокзал.

Иван Троицкий — революционер и учитель

Дядя Ваня в тот год работал в школе села Минино Брянской области. Это было добровольное изгнание, после осени 1917г.

Весной, после Февральской революции, дядя Ваня свободно приехал в Малоархангельск, где собрались старые товарищи эсеры. Вернулся писатель И. Е. Вольнов, после 1905г. эмигрировавший в Италию, где позже подружился с Горьким и Пешковой. Дядя Ваня, помнится, был уездным комиссаром. Вместе с Вольновым, матросом Лаушкиным, активистом из села Губкина — кузнецом Арх.Ив. сколотили свою организацию, много и радостно работали по подготовке к учредительному собранию, по проведению земельной реформы. Это были очень насыщенные, деятельные месяцы. Поздней осенью все неожиданно оборвалось.

Иван Вольнов

Иван Вольнов

Помню, что в летнем театре (в городском саду, при открытых местах) проходило последнее собрание эсеров. Я в свои неполные 13 лет не все понимала, но помню, что эти люди собрались даже из губернского города Орла. Все были очень встревожены, обеспокоены. Оратор, эсер Володин, с возмущением говорил, что большевики перехватили и присвоили себе основные положения земельной программы эсеров. 75 лет прошло, а ясно помню то состояние тревоги и безнадежности, которые переживали эти мужественные люди (интеллигентов было немного), как, не споря, они растерянно почему-то жаловались на положение в их селах. Был пасмурный день, голые ветви деревьев заглядывали вокруг огороженной эстрады, качались от ветра. Я ничего не понимала, конечно, но устроившись где-то около забора, слушала, всматривалась в тревожные лица, и сама, девчонка, почему-то тревожилась.

На этом, собственно, и оборвались светлые, деятельные дни лета 1917 г. Все эти месяцы у дяди Вани собирались Вольнов и другие однопартийцы, дружно и бодро строили планы, все были веселы.

А дядя Ваня в ту же осень навсегда уехал из Малоархангельска. Он скрылся навсегда в с. Ивот Дятьковского района (современная Брянская область — А.П.), где в начале века учительствовал в заводской школе, где были у него верные друзья.

Лишь в августе 41 г. он, провожая в эвакуацию жену и падчерицу, доехал до Орла, здесь и остался до 44 г., откуда поехал в те же края, в село Минино, где и скончался от инсульта. Жена его умерла в эвакуации, а падчерица, бестолковая и неумная женщина, вернулась к нему, в Минино, с мальчиком, больным хореей. Дядя Ваня посвятил себя заботам о больном ребенке, т. к. мать была «со странностями». Но когда он скончался, внезапно, ее не оказалось в Минино, что-то ей вздумалось в другое место, и он был один. Я ездила его хоронить. Заботилась обо всем школа, где он преподавал русский язык. Хоронили с искренней печалью и взрослые, и школьники.

Так, в изгнании, в вечном страхе прожил этот талантливый и благородный человек. А как богато и интересно сложилась бы его жизнь, не навались на его судьбу в самом начале эта революция: и при царском режиме изгой, и при «народной» власти — изгнанник.

Политикой он занимался всерьез (до осени 17г.) и имел тесные связи с подпольем в Баку, где тогда было много революционеров. Но для нас, детей, он открылся человеком большой душевной щедрости и какого-то органического глубинного веселья, оптимизма. Летом, в Малоархангельске, он бесплатно готовил девушек к экзамену на учительницу приходской школы. Заметил мальчика — сироту Никиту Ушакова, мать которого жила в страшной нужде в землянке (я однажды была с отцом у постели парализованной сестры Никиты — страшно!). Взялся за беспризорника и подготовил в городское высшее начальное училище для мальчиков, откуда довольно широкая дорога в жизнь. Никита впоследствии учился в Москве, в престижном (кажется, дипломатическом) вузе. Исчез загадочно в конце 20-годов. Думаю, был обвинен в каком-нибудь троцкизме (Никита Ушаков — один из героев романов Льва Овалова «Утренние заморозки» и «Двадцатые годы», и в них Лев Сергеевич о его судьбе пишет по другому: «…Окончил институт Востоковедения, уехал на преподавательскую работу в Индию, участвовал в борьбе индусов за свою независимость, англичане объявили его шпионом и расстреляли» — А.П.).

Да и не одному Никите дал дядя Ваня дорогу в жизнь. А вот его дорога была поломана в начале жизни.

Торты «микадо» от Сергея Троицкого

Дядю Сережу я знала мало. Младший в семье, он не был замешан в революции 1905-го года и, видимо, беспрепятственно поступал в Дерпский (тогда — Юрьевский) университет, на медицинский факультет. В годы 1909-1913-ый он чаще других братьев приезжал в Малоархангельск, к сестре Саше, которую очень любил. Но общался он с детьми мало, хотя и был ласков. Я помню, сколько радости осталось в моем сердце, когда он в пасхальную ночь прочел нам, старшим детям, историю звездного мальчика О.Уайльда. Каждый образ, каждое глубокое переживание за злые поступки мальчика потрясали маленькое сердечко. Мне было тогда 7-8 лет. Была пасхальная ночь. Мы отстояли торжественную заутреню, она кончается в 2 часа, глубокой ночью. Мама и тетя остались стоять обедню, а нас с дядей Сережей отправили домой. Чудно было идти под звездным небом, слушая малиновый перезвон колоколен, в душе еще был свет и отзвук пасхального храма. Вошли в дом. Полутьма. Везде горят лампадки. Полы, мебель — все блестит. А на большом столе уже приготовлено разговляться, когда папа, отслужив обедню, окропит святой водой пасху, куличи, яйца — это все пока стоит под иконами в зале. И в этой святой, полной тайны и ожидания, тишине дядя Сережа усадил нас возле себя на диван в гостиной. И мы слушали, затаив дыхание, забыв об усталости и сне.

Наверное, это пасхальное чтение заложило неизгладимый никакими испытаниями душевный опыт, помогавший жить в трудные годы.

Дядя Сережа отличался от братьев каким-то налетом «светскости». Наверное, жизнь в «европейской стране» придала особые манеры, поведение. Очень высокий, красивый, в пенсне, он тихо и мало говорил, был очень ровен. Каждый вечер уходил в клуб (да, в маленьком городке нашем был дворянский клуб), где увлекался карточной игрой и, наверное, выигрывал.

От своей квартирной в Юрьеве хозяйки он привозил маме торты «микадо», а потом самые вафли, шоколад, орехи, машинку для орехов — и рецепт, по которому уже мама в окружении детворы делала сама «микадо», слаще и вкуснее которого мы не знали ничего. Сережа ездил в 1913-1914 г.г. все реже, закончил хирургом, женился на красивой разведенной польке. Мы видели только карточку молодых. В 1914-м году стал военным хирургом, ни разу не приехал, мы его потеряли. Позже от киевских родных узнали, что он скончался от сыпняка. Говорят, что был он блестящим хирургом. Но и ему счастья в жизни не было, он едва до 30 лет дожил, военный тиф его сгубил.

Несчастливая «звезда» Анастасии Афанасьевой (Троицкой)

Сестры Аня и Настя жили в Малоархангельске много больше братьев. Каждое лето с 1909г. по 1912г. они проводили у нас. Зимой они где-то чему-то учились, я не знаю, но не дальше Орла. Настя, кажется, зубоврачебному делу. Деньги у них от отца были, кажется по 1,5 тысячи.

Настя была очень талантливая, хорошая пианистка. Драматический талант, видимо, был незаурядный. Каждое лето вокруг сестер группировалась местная молодежь, ставили любительские спектакли. Душою и звездою сцены была Настя. Но была она очень нервная, я помню, что у нее так болели на этой почве руки, что она теряла сознание, падала в обморок.

В 1912 г. Настя вышла замуж за Якова Федоровича Афанасьева. Был он студентом Петровско-Разумовской академии, возможно, уже заканчивал, т.к. весной-летом 1913-го года поступил в армию вольноопределяющимся, что давало немало льгот интеллигентам. Они прожили год-полтора в Орле на квартире с маленьким сыном. Яша отбывал службу в Орле и летом в Лужках. Семью Афанасьевых я тогда мало знала, старший брат или отец был провизором в аптеке. На свадьбе присутствовали две сестры, Мария и Анна, молодые, но седые, это у них фамильное: Яша стоял под венцом седым. Я этих женщин и тогда запомнила, потому, что про них уважительно говорили, что учились медицине в Швейцарии. Потом я встречала кого-то из них только в годы гражданской войны. Яшу взяли на фронт прапорщиком, очень скоро он был ранен (тяжело), попал в плен в Австрию. Писал редко, жизнь у него была тяжелая. Настя с Митей приехали в Малоархангельск. Папа для нее построил в саду флигелек. Наша няня его называла «фигель». Маленькая спаленка и двухоконная комната. Возможно, что флигель был построен еще в 1911 г. для родных мамы, съезжавшихся летом.

Настя поселилась там с 14 года. У Мити была верная няня, «посиделая» девушка, как у нас незамужних называли. Все они, Настя, Митя, Лиза, столовались у нас (застолье было большущее). Еще и лето 13-го года, когда и Яша был в отпуске, они тоже там жили, и это было очень веселое время.

Настя была очень общительная, собирала все эти годы (1914—1917) вокруг себя молодежь, особенно прибились к ней эвакуированные с запада музыканты. Перенесли во флигель рояль, и Настя по вечерам устраивала концерты. В 1914 г. она познакомилась с молодым скрипачом из с. Губкино и вскоре вышла за него замуж. Когда из плена вернулся Яша, то он взял сына к себе, поселился на отдельной квартире, начал учительствовать в высшем начальном училище. Жили они с Митей очень бедно и убого, трудно жили. Помогали им мои родители, которые Яшу очень любили. И для нас, детей, он был самым любимым и близким тогда дядей. Митя рос вместе с нашей Лелей, которая была его моложе на год, и моя мама никак их не разделяла. Митю мы всегда считали братом. Настя с новым мужем, Орловым, уехали учительствовать в деревню, но и там что-то не заладилось. Один год она жила в д.Костюрино, под городом, очень бедно и одиноко, Митю она взяла к себе, после того, как Яшу, осенью 1919-го года мобилизовали в белую армию. Деникинцы пришли в сентябре (скорее всего, всё-таки, в октябре — А.П.), хозяйничали около месяца, забрали всю молодежь и бывших офицеров. Я помню, что Яша мог не идти, он сильно хромал. Но он сказал на все уговоры: «Я давал присягу». Тут же под Орлом он был ранен, попал в Крым, там подлечился в госпитале. А когда красные объявили «амнистию» всем, кто добровольно явится, пошел — и тут же был расстрелян.

Об этом написала маме какая-то медсестра, прислав при этом серебряные часы сыну. Настя после смерти нашего отца весной 20-го г. работала где-то в уезде учительницей. Митя больше жил у теток: то в нашей семье, то у т. Афанасьевой, которая работала врачом в Малоархангельском уезде, в селе. Тетка (не то Анна, не то Мария) заботилась и лечила Митю.

Но жизнь у Насти все не ладилась. И поэтому дядя Ваня осенью 1923г. вызвал ее к себе, в с. Ивот Брянской губ., где он заведовал семилетней школой. Настя с Митей поехала к нему. Но пожить в нормальных условиях ей не пришлось. У нее с Митей была отдельная комната в мезонине при школе, тепло и светло, питание с дядей Ваней, который там хорошо обжился. Но она заболела. Возможно, это было обострение старого легочного заболевания. В Ивотской больнице определили гнойный плеврит. Две недели пролежала она, исход был предрешен. Похоронили её в Ивоте. Я обмыла и одела ее в гроб, провела с ней ночь в нежилой старой школе… На утро похоронили по-церковному.

В 1961 г. мне пришлось побывать в Ивоте, пошла искать могилу, но на месте кладбища — заводские строения и забор.

Вот и у тети Насти скорбная судьба.

Анна Троицкая — красавица, спортсменка, пианистка, но…

Дольше всех прожила тетя Аня. Она скончалась в Киеве в возрасте около 90 лет. Но была ли у нее легкая и счастливая жизнь?

Как и Настя, она окончила епархиальное женское училище в Орле, в последних классах была захвачена революционными настроениями, но позже, как я понимала, не участвовала ни в каких делах. Хотя ее старшая дочь уверяет, что она выполняла какие-то секретные поручения Д.И.Ульянова, жившего в Киеве в годы перед революцией 17-го года. Были у нее записки и документы, которые она сожгла.

Ясно, что взглядов она была самых передовых, в доме всегда были книги Горького, Андреева и др. властителей дум молодежи в предреволюционные годы. Ее толстая тетрадь с революционными песнями и стихами были для меня источником светлых мыслей и чувств.

Внешне она была необыкновенно обаятельна. Шатенка с роскошными косами, небольшого роста, вся какая-то гармоничная, изящная. Хорошо играла на пианино, где-то в Орле училась. Но никакой специальности не приобрела, и как-то не определилась в жизни.

Каждое лето она и Настя проводили в Малоархангельске, вокруг них была молодежь, музыка, беседы. Очень любили сестры велосипедные прогулки. Была у них любимая подружка Лиза Сахарова, жившая в именье матери в Топках. Поездки туда и оттуда, в обществе Лизы, а иногда и ее старшей сестры, Юли, очень разнообразили жизнь сестер.

Почему-то Аня уехала в Киев, к дяде Митроше, у которого была хорошая квартира и дача. Не очень ей хорошо там жилось, т.к. Мария Михайловна была, говорят, дама с капризами. Но Аня там прожила года 1,5-2, работала машинисткой, стала одной из первых женщин-спортсменок. Занималась она в обществе «Сокол» соколиной гимнастикой (чешской). В 1914г. добровольно пошла в сестры милосердия, работала в прифронтовой полосе, но не до конца войны, видимо, ей не нравилась армейская обстановка. В 1916г. вместе с фронтовой подружкой Екатериной Борисовной переехала в Москву, вместе они жили на квартире в хорошей семье, где было им, видимо, тепло и приятно. Лишь два-три раза в отпуск ненадолго приезжала к нам, веселая и довольная работой и жизнью.

Но жизнь в Москве в 1918г. стала невыносимой (голод, разруха), и Аня приехала к нам, жила в нашей семье до конца 1922-го года.

Для нас эти годы были тоже нелегкими. Аня была помощницей во всем: и девочек воспитывала, и маме помогала, а когда весной 20-го года умер папа, тетя Аня была и материальной опорой. Работала она года 3-4 в детском доме, получая зарплату и паек, что в те годы было большим подспорьем. Была она большой скромницей, довольствовалась нашим, девичьим обществом, вместе с нами часто играла в теннис (и очень хорошо). Немногие партнеры по игре (а тогда молодых мужчин в Малоархангельске было мало) безуспешно пробовали ухаживать за нею. Все свободное время — музыка, разучивала серьезные вещи. На работе ее (в детдоме) не просто любили, но и уважали. Когда привезли партию особо трудных беспризорников и поместили их почему-то в здании тюрьмы, то наводить у них порядок пошла, в первую очередь, Анна Ивановна.

Для нас девочек, для меня особенно, она была образцом женственности, учила держаться с достоинством, красиво ходить, распределять время, правильно вести себя в семье. А семья была большая и сложная, да еще постоянные квартиранты, мужчины. Мама вынуждена была держать «нахлебников».

В эти годы насколько раз приезжал Константин Константинович Прокопов, знакомый по спортобществу. Как уж он пробирался через все фронты и разрухи в 1918—1922 годах, не знаю. Но приезжал летом, на недельку. Мы, дети радовались его приезду, т.к. он привозил коробки чудного шоколада, другие лакомства. Это предназначалось Ане, но доставалось кое-что и нам. Видимо, он настойчиво сватался, но безуспешно. Аня не радовалась его приезду. И все-таки в конце 1922 г. она поехала в Киев. Я была тогда в Москве, и Аня просила меня и Екатерину Борисовну купить ей свадебное платье. Я купила, но пришлось оставить себе: написала, что все куплено и заготовлено в Киеве.

Была ли Аня там счастлива, не уверена. Это была бывшая купеческая семья (торговцы мясом), собственный дом, небольшой одноэтажный, возле рынка. Семья большая: мать, две сестры, брат. Когда я в 39-м приехала вместе с приятельницей посмотреть Киев, то застала только старуху и дядю Костю. Аня с детьми гостила у деверя, уже жившего своей семьей, и другая сестра тоже не жила в семье. Дядя Костя был инженером, кажется, по водопроводу. Мать, с одним глазом, была домохозяйкой, а дочь, преподавательница польского языка, занимала изолированную комнату и с нами двух слов не сказала. Жили более чем скромно, бедно. Хотя семьи дома не было, но какая-то напряженность чувствовалась. Катя в конце 20-х годов жила несколько лет в этой семье, надеясь устроиться на работу. Не очень ей нравилось, хотя к ней были заботливы. Так и не повидала я в тот год Аню. Но в 25-27 годах она с девочками дважды или трижды приезжала к маме. В последний приезд Кирочка сильно заболела, и приехал дядя Костя лечить дочку водными процедурами, по методу знаменитого Коминского, которого в семье чтили как бога.

С тех пор, с 27 г., я не видела Аню до 1974г., когда Митя и я приехали к Наде Троицкой по ее приглашению, и навестили Аню и Киру на даче. Я смогла побыть там один раз и хорошо не поговорила. Тетя Аня, восьмидесятилетняя старушка, очень худенькая, но подвижная, сама еще работала грабельками. Жила уже с одной дочерью, Лелей, незамужней, в новом доме. Кира с мужем, сыном и дочерью жила в соседней квартире, с общей лоджией. Но дружбы между двумя сестрами не было. Через три года мы с Катей приехали уже к Кире. Я опять была не долго, а Катя погостила. Счастья в детях Аня не имела, а муж в последние годы тяжело болел и даже с психическими припадками. Поговорить по душам присутствие Лели не давало, она все забивала жалобами на злые силы, преследующие ее и вынудившие уйти с работы до 50 лет. Она была врач, санитарный, деловая, энергичная. И сейчас ее «преследуют»: колют какой-то яд в автобусе, населяют бесов в квартире, ведут слежку. Вероятно, у нее шизофрения, но она объясняет все злыми силами извне, которые ее чуть ли не с детства мучают.

Кира рано бросила работу, говорит, из-за болезни руки. И до сих пор жалуется на головные боли, злобное окружение духов зла. В семье она нормальная, но пишет мне, что злые силы творят с нею необыкновенные вещи, мучают. Она лечится, но все напрасно. Писала, что немного помог ей Кашпировский. Физически она очень слаба, не то, что Леля. Сын Киры, Сережа, тоже больной. Не мог учиться в вузе, хотя очевидно умен (отличный шахматист) и способен. Видимо, у них плохая наследственность, возможно, по линии дяди Кости. Тот в последние годы был, очевидно, болен, но возможно, что и раньше он был не здоров.

Аня тридцать лет жила с явно больными людьми. Только муж Киры Володя Скварик облегчал домашнюю обстановку. Он был участник войны, преподаватель вуза, живой и энергичный. Несколько раз в начале 60-х годов бывал у нас в Орле: его студенты проходили практику на орловских заводах. Привозил он и семью ко мне на несколько дней, чтоб «встряхнуть» Киру. Жить ему, видимо, в этой семье было нелегко, работал много, чтобы учить дочь Нину (она тоже с каким-то нервным заболеванием), перенес инсульт, инфаркт, продолжал работать. Скончался на улице от инфаркта в 60 лет.

Такая вот несчастливая, трудная семья была у тети Ани, которая пережила сестер и братьев Троицких. Была она, как и все в семье, талантлива, с красивой душой, высокой моралью. А вот счастья Бог и ей не дал. Правда, кончину Бог послал ей тихую, уснула в постели.

Катя ездила ее хоронить, но опоздала, т. к. в телеграмме были неправильно указаны дни смерти и похорон, на день позже. Обе дочери живы, по-прежнему душевно больны и не дружат между собой.

К сожалению, нет пока ни одного снимка представителей семейства Троицких, но очень надеюсь, что они будут… — А.П.
Продолжение следует.

Добавить комментарий

Пожалуйста, не надо спама, сайт модерируется.

На сайте включена Граватары. Вы можете использовать сервис Gravatar.