Трудная дорога на Сидоровку
Сидоровка от города недалеко, свернул около Гринёвки налево и по дороге, усыпанной жёлтыми листьями, вдоль посадки вперёд и вперёд. Дорога пряталась в траве, скрывалась в зарослях крапивы. Тополя из посадки создавали преодолимую, но достаточно неприятную преграду: упавшие стволы и сучья пересекали дорогу. А двадцать лет назад здесь так хорошо было ехать и идти. И не однажды мы пожалели местных жителей: как же они бедные карабкаются по этим стволам, перебираются через ветки?
— А вы зачем там поехали? — удивился первый встречный Николай Бабенков, — у нас хорошая дорога. Вон там одна, там другая и ещё третья есть.
И ещё Николай удивился, зачем это чужие пришли в Сидоровку, про которую забыл, наверное, весь свет. Мы что-то мямлили, пытаясь объяснить, что вот, дескать, ездим по деревням. Но тут Николай сказал, даже воскликнул:
— Никитушкина! Узнаю. А то тут аферистов много ходит. Ещё мать жива была, то один препарат ей лечиться принесут, то другой. Ну что я могу рассказать про деревню? Во время войны на месте моего дома стоял госпиталь, мать, Александра Константиновна, в девичестве Амелькина, ей тогда шестнадцать было, в нём работала. Стирала, мыла, помогала. Она много о том времени рассказывала. Говорила, что в нашем саду хоронили раненых. Я там травку кошу, чтоб место было обихожено. Поисковики хотели перезахоронить, останки четверых выкопали, и вода пошла. После войны здесь таблички с именами стояли. В газете нашей местной рассказ чей-то был, как солдат на колесо от хода поставил станковый пулемёт и сбил самолёт. Колесо крутится, пулемёт строчит. И мать такую же историю рассказывала. Здесь и землянки были, ходы.
Николай говорил, а сам чистил грузди: большой таз набрал.
— Пруд у нас хороший. После войны поля орошали, были проведены трубы, потом всё забросили, плотину сорвало. А без пруда разве жизнь? В 87-м я собрал деньги, нашёл технику, людей и сделали запруду. Рыбаки сюда приезжают, рыбалка у нас знатная.
Недалеко от дома колодец.
— Если б не колодец, я б здесь не жил, — говорит Николай. — Вода вкусная, опиться можно. Кто ни попробует, говорит, что ж водица хороша.
На огороде граблями собирала сухую траву женщина. Александре Никитичне Ананьевой пошёл 85-й годок.
— А не могу без работы, хоть и операцию на глазах сделала. Я и в колхозе работала, и в совхозе, при немцах жила. А хорошего никогда не видела. Нас эвакуировали, пятого августа 43-го освободили деревню, и мы вернулись домой. А тут всё разбито, разбирали блиндажи, хатки делали маленькие. А трудились за галочку, на неё 300 граммов ржи выдавали. Отец мой не воевал — по возрасту не подошёл, а братья на фронте были. Андрей погиб, Алексей вернулся.
Деревня наша большая была. В школу мы на Юдинку ходили. Народу много, праздники весело отмечали, у нас Михайлов день — престол.
Анна Стефановна Городецкая на Сидоровке живёт больше пятидесяти лет.
— Сама я с Красного Ржавца, но в паспорте у меня местом рождения указан посёлок Согласный. В 58-м, когда я сюда перешла, там ещё люди жили, теперь один бурьян. Домов тридцать стояло. Может, колхоз назывался Красный Ржавец, уже и не скажу. Я узница, домой вернулись побираться ходили, как коровы травой питались, ноги пухли. Мать сразу после войны умерла. Какая еда появится, нам, детям совала. Мы ей, бывало, скажем: «Мама, а ты как?» Она: «Да как-нибудь». Вот и умерла молодой.
Никого в Сидоровке не осталось. Я, Николай, Никитична, ещё на краю женщина живёт. До Стройки два с половиной километра, а к нам автолавка три месяца не ходила. Я и позвонила Куда Надо. Говорю: «Как же так, нам немцы хоть баланду наливали, а вы совсем без пропитания оставили». Ходит теперь автолавка. Раз в неделю, правда, но хоть хлеба купить, продуктов. Зимой внук Ананьевой здесь жил, воду мне носил, когда хлебушка привезёт. А эту зиму и не знаю, проползу к колодцу или нет. Как фермы не стало, так и народу поменело. Радио вот не работает, один телевизор. И ещё б веселей жили, да некуда. Цыганка приходила: пух, говорит, давай. Я ей отвечаю: у меня ни курёнка, ни гусёнка, собаку чтоль тебе ощипать.
В Сидоровском пруду отражались красные и жёлтые деревья. Дорога домой была быстрая, но немного походила на стиральную доску.
В который раз мы увидели красоту глухой, малолюдной деревеньки. Жёлтые листья на тропинке, чистая вода деревенского пруда, не слышны голоса животных, звук машины. Тихо.
Маша Никитушкина