Home » История: Великая Отечественная

М. Мартынов — Тайна сапожной мастерской. Женя Ливенцева.

16 сентября 2012 Нет комментариев

Женя Ливенцева с мужем. Фото 1947 года.

Продолжение. Начало здесь.

Женя Ливенцева, комсомолка, учащаяся третьего курса Курской фармацевтической школы, проходила практику в родном городе. Тут и застала ее оккупация. Недели за две до прихода немцев арестовали Женину мать — Марию Францевну, полячку по национальности. Муж ее, будённовец Василий Ливенцев, незадолго перед войной умер — сказались походы гражданской войны, ранения и невзгоды. Осталась Мария Францевна с двумя дочурками.

И вот, когда над городом нависла угроза фашистской, оккупации, девочки остались одни. Но вскоре в ошибке разобрались и женщину освободили. А на второй день в город ворвались немцы.

Страшно медленно тянулась холодная и голодная зима. Ливенцевы променяли на продукты все свои небогатые пожитки. Мария Францевна иногда добиралась до Протасова, где родился Василий Ливенцев, и дальние родственники давали ей то кусочек хлеба, то десяток картофелин. Весной 1942 года у Ливенцевых в Малоархангельске появились Макар Павлович Кузин и Александр Митрофанович Баринов. Познакомив бородача с Марией Францевной и ее дочерьми, Макар Павлович заторопился по «своим делам», а Баринов засиделся. Разговор шел, конечно, о тяжелом житье-бытье при «новом порядке», разговор тяжёлый.

Гость втягивал в разговор старшую дочь ее, по многим вопросам интересовался ее мнением, а под конец, собравшись уходить, попросил Женю проводить его немного.

— Что же будет дальше-то, Александр Митрофанович, — спросила Женя, шагая рядом с Бариновым по тротуару. Она так прониклась к нему доверием, что считала его своим близким человеком и делилась с ним сокровенным. — Как же будем жить?

— Будем жить, Женечка, и бороться. Победа будет за нами, — до того просто и уверенно ответил Александр Митрофанович, что у Жени как-то легче стало на душе. — Не вешай носа, Женечка, это самое главное…

— Вот вы говорите: будем бороться. А как, кто будет бороться? Я о себе говорю: я-то как?

— Не волнуйся. Женечка. Когда надо будет, сообщим и тебе, что нужно, — пообещал Баринов, и они расстались.

А через несколько дней Баринов снова встретился с Женей и сообщил, что ему нужен человек, разбирающийся в медикаментах и умеющий перевязывать рану, и что Женя для этого самый подходящий человек.

— Только надо бы попрактиковаться…

— Александр Митрофанович, я же фармацевт! — воскликнула Женя. Она опасалась, что «стажировка» оттянет время, а ей так хотелось быстрее приступить к делу. — Нас же учили, как делать перевязки, как накладывать шины, всему учили. — взмолилась Женя, но Баринов продолжал свои мысли:

— А главное, Женечка, нужны лекарства, бинты и все, что для перевязки… Где мы возьмем их?

И Женя поняла. Она поступила в немецкий госпиталь санитаркой. Вот как Евгения Васильевна спустя много лет вспоминает о том времени:

«…С этого момента я почувствовала, что живу. Радости моей не было границ… Начала чаще заходить в операционную. Не в самую, конечно. А иногда и туда, когда там оставалась прикрепленная санитарка. Я высматривала сначала, что где лежит, как закрывается, кто закрывает, куда кладут ключ. Сами немцы перевязочный материал экономили, перевязывали старыми, стерилизованными бинтами. Биксы все были наполнены старьем. А мне надо было все новое. Я ни за что не взяла бы бинты после немцев. Мне надо только новое. На ночь операционная закрывалась. Значит, надо было делать все днем, на глазах у немецких врачей — офицеров и санитаров.

В одном из шкафов я увидела перевязочные пакеты — большие, стерильные. Вот, думаю, такие мне и надо. Попробовала свой ключ. Подошел. Ведь шкафы-то были наши. Опять радость, даже на одном месте не могла сидеть. Радость меня захлестывала, если так можно выразиться. Первый раз я только открыла и больше ничего не смогла сделать. Ну, а потом приловчилась: возьму пакет и спрячу под халат, под Мышки. А когда была возможность, наливала йода, перекиси водорода, марганца. Все, думаю, пригодится. Я ведь не знала, сколько будет раненых и больных. А вдруг мне не хватит? Что тогда скажут? Вот я и старалась. Однажды я не могла достать ни одного бинта и задержалась в госпитале до вечера. Потом открыла операционную, зашла туда, набрала всего, хотела уходить и вдруг Немец! Я стала за дверь. Но быть пойманной, как вор, опасно. Я выпрямилась и иду ему навстречу. Он удивился: «Женя?!». Я показала на руку. Хотела, говорю, перевязать. Он посмотрел, погрозил мне пальцем и, конечно, не поверил. Но как-то весь съежился, и мне показалось, что он испугался. Я выскочила и побежала домой Последствий никаких не произошло. Но я почувствовала, что немцы стали осторожнее…

Часть медикаментов и перевязочных средств я отнесла Баринову, и много у меня было запрятано. К нам часто заходила Баринова Мария. Спрашиваю: «Сколько надо? Когда начнем?» Она говорила, что «все делают свое дело и тебе скажут, когда надо будет…»

Работая в госпитале, Женя запасала медикаменты, бинты, вату и накапливала «хирургический опыт». Она присматривалась к работе врачей, санитаров, в перевязочной стремилась быть «поближе к делу», приглядывалась, как обрабатывают раны, чем смазывают, как перевязывают…»

Но вместе с тем она постигла и другую, важную «науку». Вращаясь среди немцев, она ближе познала фашистов, их звериное нутро, их философию Женя убедилась, что представители «арийской расы» чванливы и наглы перед беззащитным и слабым, но трусливы и жалки, когда получает отпор, и в отношениях между собой они руководствуются законом джунглей.

«В один из дней, вспоминает Евгения Васильевна, проходя по коридору, я услышала стон в палате. (До сих пор, когда вспоминаю об этом случае, у меня мурашки пи спине бегают). Вошла. Там лежал молодой немец. Ему было лет двадцать, не больше. Один в огромной палате, в полном сознании. И все же он умирал. В его глазах не было никакой вражды. Он только хотел жить. Я спросила, что он хочет, что у него болит. Он поднял рубашку. Живот у него был разрезан, оттуда стекали кровь и гной. Я испугалась, выбежала. Казалось, я должна бы радоваться тому, что умирал еще один вражеский солдат, но я привела санитара и говорю ему: «Помоги, он же умирает, пошли за врачом». Санитар отвел мою руку и говорит: «Уже поздно, он все равно умрет». Оказалось, что этому молодому солдату врач оперировал аппендикс, но допустил небрежность и, увидев, что оперированный все равно жить не будет, приказал вынести его в пустующую палату.

— Уж если вы со своими поступаете так, как с этим солдатом, по-зверски, говорила им Женя, то ясно, как вы обращаетесь с нашими, советскими людьми.

«И вот только в 1943 году, — продолжает свои воспоминания Евгения Васильевна, — зимой меня позвали делать перевязку раненому лейтенанту. Я пошла. А идти было опасно — у каждой деревни патрули, кругом немцы. Но я была обязана. Да я как-то и не боялась ничего и никакого страха не чувствовала… Взяла я мешок, положила туда вату, йод, перекись… Бинты в карман натолкала. И пошла. Иду и думаю: а вдруг меня немцы остановят и посмотрят в мешок? Пропала, думаю. Вот глупая!..»

Окончание.

М. Мартынов
«Тайна сапожной мастерской»
Районная газета «Звезда»
21.01.1988, 26.01.1988

Связанные записи

Добавить комментарий

Пожалуйста, не надо спама, сайт модерируется.

На сайте включена Граватары. Вы можете использовать сервис Gravatar.