Прогулка. Странное озеро.

Во всём была виновата чёрная кошка, перебежавшая дорогу. Но назад возвращаться не хотелось, поэтому мы сказали кошке: «Ай-ай, как не стыдно» и покатили дальше. Ехать по трассе удобно. Дорога ровная, крутить педали одно удовольствие, но машины мчались быстро, обдавая ветром. Иной раз нам казалось, что улетим в кювет. Поэтому мы свернули на просёлочную дорогу.

Мурашиха по правую сторону, дубовая посадка по левую, кусочек быстро гаснущей радуги среди облаков — было здорово. Мы то и дело останавливались, доставали фотоаппарат, фотографировали то белый грибок в выпуклых, похожих на жемчужинки капельках, то засохшее дерево, то василёк на чёрном поле.

Берёзы расступились, в просвете мы увидели прудик. Подъехали ближе. С воды вспорхнули дикие утки, берега прудика были в зарослях рогоза. Сломанное дерево по-паучьи растопырило голые ветки, словно пыталось обхватить прудик. Было тихо, но мы не услышали, как сзади кто-то подошёл.

— Купаться здесь нельзя, плохое это озеро, злое, — сказала старуха.

Я дёрнулась от неожиданности, но машинально поправила:

— В нашем районе нет озёр, только пруды. Да и купаться поздновато, сентябрь.

— Много знаешь, — усмехнулась старуха, — чего сюда заехали, дорогу-то домой найдёте?

— Здесь все дороги ведут домой, — усмехнулась я.

— А почему озеро злое? — спросила Маша.

Мне не хотелось разговаривать со старухой, но та уже завела рассказ, повернуться и уйти было неудобно.

Сейчас, вспоминая старуху, мне кажется, что она опиралась на клюку. Но никакой клюки не было, это точно. Старушка была маленькая, худенькая и чистенькая, немного согнутая.

— К озеру ходить нельзя, хозяйка недовольна бывает, — начала старушка. — У нас в деревне жил Андрюшка, частушечник, каких мало, по каждому поводу частушку раз, и сочинил. Да быстро у него получалось, ловко. Андрюшка ухаживал за Катей. Серьёзная была девушка, хорошая. Раз на улице повстречал Андрюшка нашу бабу, Горланиху.

— Почему Горланиху? — перебила я.

— Орать любила во всё горло, и способна была навести поклёп даже на горелый пень. Поняла, любопыта?

Я кивнула, и старушка продолжала:

— Что Горланиха наговорила Андрюшке, того не знаю, но встретил он Катю и сказал: «Что ж, Екатерина Прокофьевна, думал я нам с вами по одной дорожке идти, оказалось, по разным. Прощевайте и будьте счастливы».

Но Катя не из тех была, кто не виноват, а прощенья просит. Губы сжала, головой качнула и пошла дальше. Ноги её пронесли мимо дома, а куда сама не знала. Андрюшка отправился в другую сторону, уж и деревня позади, а он никак не остановится и вышел к этому озеру. Тишина стояла, как сейчас. Утки дикие на воде. Дерево сухими лапами воду обнимает, а из зарослей камыша выглянула девушка. Выглянула и тут же пропала, только смех, как горох дробный рассыпался.

Показалась девушка Андрюшке необыкновенно красивой, куда там Кате. Ион тут же сочинил стишок:

— Ты хороша, что вымолвить нельзя, глаза, как небо, брови — соболя.

Смех стих, камыш качнулся и девушка, не стесняясь наготы, шагнула к парню и тоже ответила складно:

—  Жених мой, когда я была жива, мне говорил такие же слова.

Андрейка попятился. К нему из воды шла утопленница с синим, раздувшимся лицом , спутанными волосами,  руки-плети она протягивалак парню.

Андрейка дёрнулся, хотел убежать и… проснулся. Было по-прежнему тихо, утки всё также сидели на воде. Никакой утопленицы и в помине не было. Кто-то стоял недалеко от Андрейки. Катя! Шли разными путями, а встретились.

— Прощайте все, — крикнула девушка, — ты, небо, прощай, ты, солнышко, не увижу вас более. Свети матушке моей родимой, солнце ясное, я её своей любовью больше не согрею, хоть ты теплом своим согрей. А мне жизнь без Андрейке не мила!

Крикнула и бухнулась в воду. Андрейка за ней, ухватил за платье, будто сила какая вниз тянет, но выплыл и Катю спас.

— Ты что ж удумала, милая? — спрашивает.

— Жизнь без тебя горше полыни, — прошептала Катя.

Старушка замолчала. Мы ждали продолжения. Но старушка повернулась, собираясь уходить. — А купаться здесь нельзя, — бормотала она, — не надо хозяйку тревожить.

— Поженились они хоть? — спросили мы вслед.

— Поженились, — голос старушки затих, и сама она куда-то делась. Растаяла что ли?

От озера потянуло сыростью, мы похватали велосипеды, выехали на просёлочную дорогу.

Просёлочная дорога имеет способность раздваиваться, а в особо сложных случаях и растраиваться, в том смысле, что ведёт в три стороны. И догадайся, куда тебе путь держать. Мы, видать, выбрали не ту, попали в кукурузное поле. С двух сторон стеной стояла кукуруза, никакого просвета. Начало темнеть, да как-то быстро, а кукурузное поле и не думало кончаться. И показалось, что будем мы восьмёркой колесить по полям в поисках выхода на трассу и не найдём его. А если на ухабе подскочишь да колесо пробьёшь, а если ещё что случится? Телефоны мы с собой не брали, ехали-то ненадолго. И мысли стали появляться всякие нехорошие.

Но наконец увидели Мурашиху. Заблудиться мы теперь  не боялись, и любовались лесом. Берёзы начали желтеть. Берёзы желтеют не так, как другие деревья. Клён, например, будто ёлочная гирлянда медленно зажигается, а потом раз — и загорелся. А на берёзку с неба падают жёлтые капли, и остаются в прядях. Когда добрались до дома, было уже темно.

Хочу ещё раз приехать на озеро. Надо кое о чём расспросить старушку.

Маша Никитушкина