Приближалась Пасха. Рассказывает Полина Алексеевна.
— Мы росли без отца, он погиб в гражданскую, — в очередной раз рассказывала Анна Ивановна. — Мать была прачкой, стирала на богатых. Зимой она на лёд у проруби постилала тряпочку, чтоб не так холодно было стоять. Да какой там не холодно, коленки чуть не примерзали. А бельё в ледяной воде полоскала до тех пор, пока не исчезал запах мыла. И хотя мать работала много, прокормить нас не могла и отдала в детдом. Да только там жизнь до того хороша была, что сначала старший сбежал, потом средний, а за ними ушла я. Было мне на ту пору шесть годков.
Бывало начнём канючить, есть просить, мать в слёзы — нате кирпич, грызите, кричит. Приближалась Пасха. У матери было немного мучки на кулич, пяток яиц, больше ничего, и мы, три птенца голодные. Вечером, на страстной седмице, в какой день, уж не помню, в дверь постучали, пришёл сосед. Он был прасолом, торговал скотом. Сосед протянул матери мешок: «Держи, Маня, к праздничку». Сосед ушёл, мать вывернула мешок, а там ножки свиные, потроха, баранья голова. Мать побежала за дровами, растопила печку уж было погасшую и поставила варить холодец. Пасху мы встретили хорошо, сытно.
Хотелось бы написать, что утром в комнате было по-особому светло и ярко, и глаза матери сияли, и дети радостно кричали «Хритос воскресе!», но Анна Ивановна ничего такого не говорила.
По моим подсчётам с той Пасхи прошло восемьдесят лет.
Полина Романова
