«Муму» как способ постижения истины (Орловская гимназия в воспоминаниях её выпускника)
Красивая княжеская фамилия Оболенских была очень распространена в Орловской губернии до революции, не исчезла она и в настоящее время. Правда, жили в наших краях не князья, а их однофамильцы из числа небогатых дворян, священнослужителей и даже государственных крестьян. Особенно много Оболенских населяло Малоархангельский уезд.
Специалист по «Русскому богатству»
Одним из них был хорошо известный в конце XIX — начале XX века русский философ, социолог, журналист, писатель, издатель и редактор популярного журнала «Русское богатство» Леонид Егорович Оболенский. Его перу принадлежат несколько романов из крестьянской жизни (написанных под псевдонимом Матвей Красов) и большое число очерков на философские, социологические и литературные темы, в которых он часто полемизировал с самим Львом Толстым.
Родился Леонид Оболенский в маленьком уездном городе Малоархангельске в марте 1845 года. Отец его, Егор Александрович, мелкий чиновник 14 ранга, служил в земском суде (в те годы это учреждение выполняло полицейские функции), мать хозяйничала по дому. Семья мало чем отличалась от других чиновничьих семей уездного города, разве что необычностью биографии мамы будущего журналиста и философа. Елизавета Ильинична была немкой лютеранского вероисповедания и с хорошим образованием, полученным в одном из лучших московских пансионов того времени, очень любила читать и замечательно играла на пианино. Муж её с раннего утра до позднего вечера пропадал на работе, достойного общества в городе Малоархангельске найти Елизавете не удалось, и всю свою энергию и любовь молодая мама тратила на детей. Начальные знания по разным предметам она дала им основательные.
Старший сын Леонид продолжил образование в Орловской мужской гимназии и проучился в ней 6 лет, оставивших в его душе как долго не заживавшие раны, так и тёплые чувства. В 1902 году журнал «Исторический вестник» (том 87) опубликовал написанные Оболенским «Литературные воспоминания и характеристики», в которых он большое место уделил периоду своего пребывания в гимназии.
С тех пор прошло 110 лет, но эти живые зарисовки талантливого писателя, по-прежнему, хранят горький аромат времени. Я процитирую из «Воспоминаний» несколько отрывков, дав им собственные подзаголовки и перемежая авторский текст небольшими вставками.
Слёзы, перепела и копчёные гуси
«В августе 1854 года мать повезла меня из уездного города Малоархангельска в город Орёл, чтобы отдать в местную гимназию. При проводах служили молебен, на котором присутствовала вся дворня; отец плакал, как ребёнок. Мать тоже плакала навзрыд, хотя и ехала со мною. Плакала прислуга, прослезился даже батюшка, отец Иоанн Зернов…
Наконец, поехали с целым возом, нагруженным и на верху коляски, и сзади её, и на козлах… В числе предметов, составлявших этот груз, была, например, большая кадочка с перепелами, залитыми в коровьем масле, и другая такая же кадочка, с копчёными гусями. Эти кадочки везлись в подарок тогдашнему директору гимназии, господину З-у, потому что один из орловских приятелей отца предупредил о необходимости именно этих даров, очень любимых господином З-м.
Кажется, везлись подарки в том же роде и ещё кое-кому… Знаю, что впоследствии одаривались съестными припасами и некоторые из надзирателей пансиона… « (читатель из собственного опыта может сделать вывод, много ли изменилось в этом плане через 150 с лишним лет — А.П.).
Директора гимназии: любитель розог г.З-н и либерал г.М-ский
«Экзамены были выдержаны; матери пожили в Орле дня три-четыре и уехали, а мы остались… Мало-помалу я привык к пансиону, начал принимать участие в общих играх и втянулся в общую жизнь…»
В этой общей жизни важную роль играли, кроме самих воспитанников, директор гимназии, преподаватели и надзиратели.
«Директор г. З-н, о котором я уже упоминал, был выживший из ума старик; он редко появлялся среди гимназистов, а когда появлялся, то говорил длинные, бессвязные речи, делавшие его посмешищем. Так, у него была, например, кличка «Сыплет», данная ему гимназистами за то, что, придя однажды в какой-то класс, он начал свою речь с описания погоды, причём, повторил раз семь подряд, что «сыплет, сыплет, сыплет…».
При этом директоре в Орловской гимназии процветали наказания розгами, причём, за совершенно незначительные провинности. Леонида Оболенского секли дважды. Первый раз — за то, что он вырезал у себя на руке инициалы своей сестры Марии — «М.О.». Второй раз — «за поступок ещё более невинный», в котором он и виноват-то не был. Только позже Леонид понял, в чём дело: «директор мстил мне за то, что в тот год мой отец ничего не прислал ему…». Эти наказания чуть не превратили Оболенского в нервно больного человека, постоянно плакавшего в ожидании наказания без причины. Спас его старший пансионер из 7 класса, взявший над ним шефство.
А вскоре место этого директора гимназии занял другой, молодой и симпатичный, совершенно очаровавший гимназистов, г. М — ский. «Он, как только пришёл в гимназию в первый раз, заговорил с нами новым, неожиданным языком: «Я хочу быть для вас не начальником, а другом вашим!» Розги были уничтожены, стали проводиться литературные вечера, на которых новый директор «читал нам отрывки из Гоголя, Тургенева». Правда, либерализм г. М-ского длился недолго. Как только гимназисты вздумали издавать письменный журнал, в котором помещали свои стихи и рассказы, директор вызвал «нас к себе, кричал на нас, топал ногами и объявил, что если журнал не прекратится, нам придётся оставить гимназию». К счастью, до наказания розгами дело у М-ского, всё-таки, не дошло.
«Наш любимец Рашевский»
Преподаватели в Орловской гимназии были разные. И о многих из них у Леонида Оболенского остались не самые приятные воспоминания и соответствующие прозвища. Но Ивана Фёдоровича Рашевского, недавнего выпускника Харьковского университета, ставшего потом одним из учредителей первых женских курсов в Петербурге и преподавателем словесности у будущего Императора Николая II и членов его семьи, гимназисты боготворили. Вот как о нём вспоминал Оболенский:
«Неизменным нашим любимцем был И.Ф.Рашевский. Он не заботился о популярности и, тем не менее, имел её. В классе он требовал безусловной тишины и внимания, но никогда не обращался за содействием ни к директору, ни к инспектору. Спрашиванье уроков и писание «отметок» почти отсутствовало. Он судил о наших знаниях по задаваемым работам, так что весь урок проходил в сообщении им различных сведений, по большей частью, прямо на самой практике, у доски, или при разборе наших работ».
С Рашевским гимназисты советовались даже по политическим вопросам. Однажды возмутились они тем, что часовой, охранявший дом орловского губернатора Левашова, заставлял всех проходящих мимо него сходить с тротуара на улицу. Гимназисты сочинили текст листовки и собирались расклеить её в нескольких экземплярах ночью на домах рядом с резиденцией губернатора. Иван Фёдорович, как старший товарищ, сумел отговорить своих учеников от такого деяния, убедив их, что единственным результатом такой акции станет исключение её участников из гимназии.
Но самым замечательным качеством у молодого преподавателя было его умение пробуждать в воспитанниках «чувства добрые».
Слово Леониду Оболенскому: «Больше всего мы привязались к Рашевскому с тех пор, как он начал читать вслух и разбирать в V классе образцовые произведения русской литературы. Читал он превосходно. Я и впоследствии не встречал такого чтеца. До сих пор я помню, какое впечатление на нас произвело чтение тургеневского «Муму», а потом «Жида». Во время чтения многие плакали. Теперь я понимаю, почему он выбрал именно эти две вещицы: он бил важнейшие ошибки прошлого — сословную гордость и национальную нетерпимость… Мы начинали впервые понимать простые вещи…»
Да, Иван Фёдорович Рашевский научил своих учеников понимать простые вещи. Жаль, что в современной жизни нам не хватает близких людей, которые бы читали для нас то, что нам нужно больше всего… Хотя бы «Муму»…
Александр Полынкин
