Home » Люди

Мастерица Легостаева из Легостаево

4 ноября 2012 Нет комментариев

Фамилия Зинаиды Николаевны говорит, что она из села Легостаево. Тамошняя.
— Легостаевская, — соглашается Зинаида Николаевна, — замуж вышла, даже фамилию не поменяла, как была Легостаева, так и осталась. Фамилия одна, а звали по-разному, мы были Николины — отец Николай, а семья мужа — Ратниковы, почему, не знаю.

Сейчас Зинаида Николаевна живёт в с. Луковец у дочери Любови Ивановны Соломатиной.

В Легостаево народ жил мастеровой. В каждом доме ткали, пряли, шили, валяли, строгали, плели. Зинаида Николаевна в своём возрасте — 89 лет вяжет, не может сидеть без дела. Скучно.

— Было нас шесть сестёр да два брата, третий умер. Вот сколько народу в хате. Мама стан ставила, ткала половички такие, косяками, каролинки назывались. Жизнь тяжёлая была, мама ткала — не песни пела, слёзы лила. Хозяин-то выпивал. Мама быка выходит, муж поведёт его в Щигры продавать, там его то обкрадут, то ещё что. Лошадь Свайка хорошая была, сама домой возвращалась. Мать увидит лошадь пришла, ждёт муженька. Он через какое-то время без денег заявится, а дома восемь душ по лавкам. Мы просим:

— Мам, дай хлебушка.

Она маслицем постным помажет хлеб:

— Сейчас, режу вам паечки.

У нас на сестёр одно платье. Одна сестра снимет, другая наденет. В школу мы ходили, в Дровосечное. Лапти обуешь и пошли. Как весна, речка разливается, лёд поднимется, значит, в школу ходить не надо — каникулы.

Сумки у нас были замашные, зимой подойдём к горке, сядем на сумку  и до самой речки котимся, а чтоб учебники не высыпались, оборку в руке зажимали.

У нас было горно — отец  кирпич обжигал. Нужен кирпич, а хозяин не в состоянии его делать, так мать глину толкёт, толкёт, сама в формочках кирпич делала. Хату отец сам строил, по тем временам большую: 6 на 8, саманную. А красный обожженный кирпич шёл на печку. Много хорошего кирпича не сделаешь, ногами не натопчешь.

Маму, Анастасию Дмитриевну в селе звали Митриха, уважали. Была она доброты необыкновенной, сейчас и людей таких нет. Такая ласковая, терпеливая, всё ей было хорошо. Всех деточек жалела, о каждом болела её душа. Высыплет ведёрко картох в шкурках на стол:

— Ешьте.

— А ты?

— А я сыта.

Старшая была Анна, я вторая. Она меня тоже поджаливала. Бывало, мы с ней несём на коромыслах вёдра с молоком в Плоту на сепараторный пункт. Ходили низом, ручьями, километров девять будет. Кнутом стебануть — вот оно, а по речке долго. Сядем в кустики отдохнуть, молочка попьём и опять в путь. Анна говорила мне:

— Я два ведра на коромысле понесу, третье в руке, а ты домой беги, отдохни.

Трудились мы с детства, по силам. Стерегли на бугорке гусей, а там сад яблоневый мельничихи Горельчихи. И яблоки вкусные, крупные. Мы в сад забежим, мельничиха нам говорила:

— Вы, деточки, под теми яблонками подбирайте, под этой не берите.

На той яблоне у неё сын удавился.

Про село много чего интересного рассказывали, а запомнилось мало. Как-то сорвало пруд, его запрудили, а ниже пруда бук — водопад такой, там яма была. Мужики решили вычерпать воду, чтобы выловить рыбу. Поставили помпу пожарную, начали качать,  идёт какой-то мужик, хохочет: — Вот дурноголовые, ложками бук черпают. И правда, вычерпать бук было невозможно. Ещё рассказывали про мужика, который в грозу на плотине ловил молнию под коробку.

Зинаида Легостаева справа.Мама и ткала, и вязала, зипуны шила, всё успевала. Мы сами от себя учились, иначе не проживёшь. Я вязала, и пуховые одеяла делала. Гусей водили, а пух куда? Одеялами этими всех родственников снабдила, сейчас уже не шью, только спицами.

У мамы был брат Стефан, Стеха верующий, всё по монастырям ходил. На нём брюки самотканые, ольхой крашеные, рубашка пояском плетёным шерстяным подпоясана. Ноги потресканы, ходил босиком, обувку не на что было купить. Мы рады: Стеха пришёл. До Щигров, куда дядя ходил в монастырь, 45 километров.

— Митриха, есть хочу, трое суток не ел, — скажет маме. Она засуетится, вот тебе хлебушка, молочка.

Дядя Стефан нас вокруг себя соберёт, начинает рассказывать, говорил, что наряду будет много, но ничего немило, паутина будет летать, никто не сымет, еды станет вволю, но люди будут слабые, соломку поднять не смогут, люди не будут знать праздников. И войну он предсказывал.

Во время оккупации выйдешь на улицу то там плачут, то тут ревут, коровы мычат. Помню, как наши пришли, мокрые, уставшие. Мы их кто чем угощали за своих мужиков: в каждом-то дворе погибли, один или два.

Братья мои Павел и Михаил были на войне. Паша пропал без вести. Что ж война есть война. Мама голосила, что от всех есть слух, а от него нету. Повалится на землю и голосит, а мы ревём. Михаил был ранен, потерял глаз, лежал в госпитале в Воронеже, мы с сестрой ездили его проведывать.

Кончилась война, я вышла замуж за фронтовика Ивана Никитовича Легостаева. Расписываться в сельсовет шла в туфлях, назад в чьих-то ходоках, туфли в руках несла. Вышла замуж, научилась печь хлеб. Зерно было хорошее, мельница своя, отец смелет, принесёт. Гущу поставлю на печку, чтоб тёплая была, замесишь тесто, а месить тяжело, кулаками работаешь. Вечером пшеничную муку сыплешь, утром ржаной подбиваешь. Печку выжаришь, чтоб небо побелело, в скулы налево-направо жар сметёшь, дровишек положишь и ставишь хлеб. Такой запах шёл, что всё село знало: хлеб пекут. Магазин был далеко, да и хлеба не привозили, напечёшь, матери дашь, соседке, ещё кому, быстро расходился.

Супруги Легостаевы на фоне домотканного ковра.Селяне всегда держались вместе. Наступает сентябрь, холодно, приходит пора мыть овец перед стрижкой. Заводим овец в речку, а вода уже холодная, моем, волну расчёсываем. Замёрзнем, устанем, а потом сядем в кружок, выпьем чуть-чуть по рюмочке, поедим, запоём. С покоса идём, обязательно поём. Нам так легче было.

В 47-м году был страшный голод. У соседей тринадцать душ в семье. Они и приладились, возьмут вёдра, идут сусликов отливать. Что делать, с голоду помирать неохота. Мы с мужем тоже пошли, льём воду в норку, а сусликов нет.

Муж говорит:

— Егорка целое ведро наловил, а мы никак.

Так и не довелось нам попробовать мяса  сусликов. Я раз пришла к соседям, они ели сусликов, мясо белое, хрящики хрустят. Я уехала в Орёл к брату Михаилу, там немного подкормилась. Михаил меня очень жалел, но сам получал мало. Я хлеб получу, а он голодный.

В тяжёлое время кто-нибудь да поможет. Двоюродная сестра из Карелии присылала пух. Мы его пряли в тоненькую ниточку и вязали ажурные платки. Начнёшь с уголка и по ячейкам.  Мы все сестры вязали. Особенно Люба. Едет она, допустим в электричке, увидит на ком интересную вязаную вещь и весь узор «сфотографирует». Приедет домой, копается, а узор повторит. Смотришь, уже в обнове щеголяет. Ткала я и ковры. Принесу от соседки старый и себе такой же сотку. А то из двух-трёх узоров один придумывала. Если за зиму не управлюсь с ковром, нужно следующей зимы ждать, с весны до осени не до того.

Кофты, варежки, носки, всё вяжу. У внучки сыновья двойняшки, им сколько всего перевязала, свитерочки, жилеточки, шапочки, штанишки. Помощь какая. Много раздарено. А бросить не могу, чем ещё заниматься?

Зинаида Николаевна приносит незаконченную работу: кофту. Для кого? Кому-нибудь сгодится!

Маша Никитушкина

Добавить комментарий

Пожалуйста, не надо спама, сайт модерируется.

На сайте включена Граватары. Вы можете использовать сервис Gravatar.