Идет снег, и детство вспоминается само. Под нашим домом был бугор, на нём каталась на санках вся ребятня, и с нашего краю приходили, и с других улиц. Бугор звенел до темна. Домой я возвращалась насквозь мокрая. Печка уже не топилась, и пальтишко с валенками негде было посушить. Утром я так и отправлялась в школу во всем влажном.
Утром мать обязательно протапливала печь, варила супчик и закутывала его в фуфайку. Когда я приходила из школы, то хлебала тёплый супец, а печного тепла мне уже не доставалось. Потому что торф мать экономила, и вечером мы грели чайник на примусе. Пили заваренный шиповник, баранчики, по 18 копеек продавался очень вкусный фруктовый чай. Мы с братом, укладываясь спать, отнимали друг у друга кошку: с ней было теплее.
Мать брала стирку, правда, немного. Носила ей свои вещи Защитница. Она была на войне, потеряла руку, работала в суде защитницей, так её все и звали. Полоскать мы ходили на ручей. Было очень холодно, я полоскала, а мать отжимала бельё. Руки у меня становились как костяные, со скрюченными пальцами и болели.
Весна была голодным временем для всех, и для наших коз тоже. Мать давала нам с Лёнькой саночки и отправляла в лес за листьями дуба. Мартовский снег обманчив, наступишь на него, а внизу вода. Так мы и хлюпали. Хорошо, что в валенках были дырки на пятках, вода как заливалась, так и выливалась. Мы нашмурыгивали листья и на какое-то время обеспечивали коз едой.
У матери постоянно кто-то ночевал, всякие деревенские женщины, приходившие в больницу, старушки. И они рассказывали, что в колхозах, чтобы прокормить коров, снимали с крыш солому. А сами коровы держались на ремнях, пропущенных под их тощими животами, иначе упали бы от бескормицы.
Голодным и холодным было моё послевоенное детство, иногда я плачу, когда вспоминаю его, но чаще смеюсь. Ведь тогда ещё были живы все дорогие мне люди.
Полина Романова