Чудесный сад Анны Петровны Корн

Я шла по улице и думала, что если сейчас не выпью воды, то просто свалюсь на раскаленный асфальт. Жара была, как пишут в романах, испепеляющая. В пепел я не превратилась, но ноги уже еле передвигала. Все двери в высоких заборах были так плотно прикрыты, что я не решалась постучать. И вдруг, прямо перед моим носом, медленно растворилась калитка. Никто не появился, я поняла, что калитка открылась для меня и вошла во двор.

Худенькая пожилая женщина с белыми кудряшками и в ситцевом платьице сидела на скамеечке у клумбы с цветами, что-то говорила, легко взмахивала руками и хихикала. Женщина повернула ко мне голову, недоумённо посмотрела.

— Можно водички попить?

— Да, конечно, — женщина сбегала в дом, принесла стакан и налила воды из лейки.

Я была так удивлена, что взяла стакан и выпила воду. Оно оказалась без водопроводной ржавчины, вкусной и чистой.

— Вы первая в этом городе, кто выпил воды из моей лейки. Представляете, все отказывались. Все, кому я предлагала. А ведь я пою своих деточек лучшей водой. Вы любите цветы?

— Ну-у, конечно.

— Давайте я нарву вам букет, — глаза женщины блеснули.

— Спасибо, не надо, не люблю, когда цветы вянут в вазе, — отказалась я.

— О! Мы с вами на одной волне, — женщина обрадовалась и протянула узкую сухую ладошку, — Анна Петровна.

— Керн? — ляпнула я.

— Почти, — хихикнула Анна Петровна. — Корн. — Вы знаете, что означает это слово?

— Знаю, как-никак в школе немецкий не один год преподавала. Это зерно.

— Да! Да! — Мысль Анны Петровны тут же перескочила на другое. — А как вы относитесь к выражению «ходить по цветам». Вот идёт девушка, а парень ей под ножки цветы бросает.

— Думаю, цветы растут не для того, чтобы быть растоптанными туфельками, пусть даже тридцать шестого размера.

— Вот именно! — Анна Петровна схватила меня за руку. — Смотрите, какие у меня цветы. Любуйтесь, восхищайтесь!

Цветы были хороши, я сказала об этом хозяйке, та засияла.

— Они дети, ранимые, чуткие. Я пою вечерами колыбельную, чтобы им лучше спалось. Мои розы без шипов и знаете почему?

Я помотала головой.

— Шипы у роз растут от страха. Они боятся быть сорванными и защищаются. Да, это глупо, наивно, от человека дубиной не отобъёшься, а здесь какой-то шип. Так вот, мои розы без шипов. Сколько лет мне понадобилось, чтобы уговорить моих красавиц не бояться, и в этом году все шипы засохли и опали. Розы доверяют мне! Они знают, что я не сделаю им ничего плохого. Вы слышали, как кричат и стонут цветы, когда их рвут?

— Нет.

— Они плачут, рыдают, совсем, как дети. — Анна Петровна повела меня по грядкам, цветы нежились под лучами солнца.

— Когда несколько лет назад я переехала в ваш город, он мне показался благословенным местом. Но! Здесь тоже пилят деревья! Жуткий звук. И как ни зажимай уши, он всё равно слышен. А бедные цветочки. Они так страдают!

— Засохшие деревья пилят, — пробовала возразить я.

— Да что вы такое говорите! — Анна Петровна остановилась, — это совсем другой звук. И думаете, засохшее дерево будет так плакать, молить о пощаде. Сколько уже погибло прекрасных тополей, величественных, сильных, и беспомощных.

Старушка всхлипнула, вытерла нос передником и вдруг запела.

— Это я их подбодрить. — подмигнула Анна Петровна, — а то как услышат про пилу, сразу никнут.

Мы миновали цветник и прошли на огород.

— Сорняки у меня не растут, я им не велела, — заявила старушка. Я хмыкнула. Анна Петровна продолжала: — разрешила остаться одному кустику одуванчика, чертополоха и репейника. Вот, смотрите, ни за что не догадаетесь. Что это за растение?

— Тыква!

— Не совсем. Семена мне дал мой старый знакомый Евсей Евсеевич Мичурин-Отдыхает. Это фамилия такая. И Мичурин действительно отдыхает. Евсей Евсеевич вывел новый сорт тыквы, скрестив её с огурцом.

Анна Петровна торжествующе взглянула на меня.

— К чему это собственно?

— Как? Сажаете всего одно семечко, а из него вырастает несколько, ммм… Я думаю их следует назвать тыкварец или огурква, вам, Маша, что больше нравится?

Мне не нравились оба варианта, поэтому я просто пожала плечами.

Старушка отвинтила одну тыкву, вернее тыкварец или огуркву, вытащила из кармана нож, отрезала от зеленоватого бока ломтик.

— Угощайтесь!

Огуречный свежий запах шёл от тыкварца, на вкус это был огурец но с какими-то нежными, очень приятными нотками.

— Очень удобно. Сорвал одну огуркву и роту солдат можно накормить. Но! — Анна Петровна подняла палец, испачканный чем-то зелёным, — Евсей Евсеевич не был бы великим садоводом, если бы не вывел тыкванику.

— Чего?

— Тыкванику. Он скрестил тыкву и клубнику.

— Спец ваш Мичурин-Отдыхает по тыквам.

— Да! Да! Он великий специалист, хотя представители официальной науки высмеивают его, не дают работать. Поэтому семена огурквы и тыкваники есть только у лучшего друга Евсея Евсеевича — у меня! Никто не хочет верить в тыкванику. Вы, Маша, часто покупаете клубнику?

— По такой цене-то, — усмехнулась я .

— Вот, а тыкваника, не теряя свойств клубники, достигает веса в несколько килограммов. Кожица немного плотновата, но её можно обрезать, зато мякоть сочная, мягкая с выраженным запахом клубники. И ухода особого не требуется.

Анна Петровна прямо на грядке взрезала большую розовую тыквину и подала мне кусок.

Запах, вкус, это было что-то необыкновенное.

— Нравится? — спросила старушка и довольно кивнула. — Я дам вам семян этих замечательных растений. А теперь я покажу вам украшение моего сада — чудо-дерево. Никто в Малоархангельске его ещё не видел. Евсей Евсеевич несколько лет назад приезжал в гости, и мы вместе создали из старой яблони настоящий шедевр.

Может быть, когда-то это была яблоня, но теперь на ветках росли груши, сливы, вишни, осталось место и для яблок.

— В дупло мы с моим Мичуриным посадили вьющийся крыжовник. Заметьте, тоже без шипов. А ствол яблони я обернула сеткой, засыпала землёй и вертикально посадила ягоды, самую обыкновенную клубнику. Мы с Евсеем Евсеевичем считаем, что достигая нового, нельзя отказываться от старого.

Голова шла кругом: тыкваники, огурквы, чудо-деревья.

Анна Петровна щебетала, смеялась, пела, я села на пенёк, вытянула ноги.

— Пять вёдер опят, — донеслось до меня.

— Где?

— На этом пне. Осенью я собираю здесь пять вёдер опят.

— Мне пора, — сказала я — домой пойду.

— Вас поразил мой садик, — АннаПетровна засмеялась. — Вам кажется, что вы спите.

— Я приду с фотоаппаратом, надо всё сфотографировать.

— Конечно, конечно, — засуетилась Анна Петровна, — вы ведь журналистка? Напишите про мой чудесный садик.

До конца недели было некогда, потом я уехала в отпуск, в конце июля-августе в газете всегда напряжённая пора — освещаем уборку зерновых, потом было ещё что-то, и по Анну Петровну я вспомнила лишь в сентябре.

Калитка была всё также приоткрыта, я вошла в уютный дворик… Ни цветов, ни милой старушки. Два дюжих молодца пилили старую яблоню. Пень, беспомощно раскинув корни, лежал рядом.

— Зачем? — воскликнула я, — зачем вы уничтожаете чудо-дерево?

— Женщина, — один из мужчин подозрительно глянул на меня, — вы Анне Петровне не родственница?

— Нет.

— А то она так же верещала: зачем вы пилите мой чудесный тополь, он кричит, он плачет, мои цветы стонут от ужаса. А это был не её тополь, он, меж прочим, на улице рос и создавал угрозу жилым постройкам.

— Не вынесла душа поэта, — продемонстрировал знание школьной программы второй мужик. — Выкопала бабка свои розы, продала спешно дом и уехала.

— А яблоня чем вам помешала?

— Душевую кабинку я тут отстрою, понятно? — мужик сплюнул. — Я здесь хозяин. Есть ещё вопросы?

Я помотала головой и собралась уходить. Хозяин спросил:

— Ты, случаем, не Машка?

— Ну да.

— Бабка эта невменяемая просила семена тебе передать, тыквы какой-то, вон у порога в тряпочку завёрнуты. Хотел уже выкинуть.

Я подобрала два тряпичных мешочка, на одном была приклеена бумажка «тыкваника», на другом «огурква».

Сегодня, перебирая пакетики с семенами, я нашла мешочки. Семян много, а мне нужно всего несколько штук. Если кому надо, обращайтесь. Пусть на вашем огородике тоже растут огурквы и тыкваники.

Маша Никитушкина