Братья-разбойники Лутовиновы

Родственники «весьма развращённых нравов»

У великого русского писателя Ивана Сергеевича Тургенева, как у всякого нормального человека, имелись, конечно же, недостатки. Но, к счастью для него самого и для нас, его читателей и почитателей, он не унаследовал худших черт родной маменьки, Варвары Петровны, или (что было бы ещё печальнее) сумасбродства и буйства своего деда и его братьев и сестёр.

Поэт Гавриил Державин, которому довелось служить в молодости с двумя братьями Лутовиновыми в гвардейском Преображенском полку, написал в «Записках», что капитан-поручик Пётр и подпоручик Алексей Лутовиновы — «умные и весьма расторопные в своей должности люди», однако ведут они «неблагопристойную жизнь» и совершают «зазорные поступки».

По этим причинам их, в конце концов, из гвардии, мягко говоря, «попросили», хотя Алексей успел дослужиться почти до генеральского звания (в отставку вышел бригадиром — чин между полковничьим и генеральским — А.П.).

Возвратились братцы в свои поместья и стали жить обычной помещичьей жизнью. И вот тут они развернулись «по полной», да ещё младшего брата Ивана к своим безобразиям подключили.

«Художествам» Петра, Алексея и Ивана Лутовиновых в фонде Мценского уездного суда, что хранится в Государственном архиве Орловской области, посвящены целых пять дел, заведённых на братьев в течение всего лишь пяти лет. В год — по уголовному делу, круто, как сказали бы молодые, не правда ли?

Дело первое, ямщицкое

6 января 1776 года прапорщик Добродеев, определённый Военной коллегией для присмотра за ямскими станциями на Киевском тракте, послал своему начальству, в Военную контору, «репорт», в котором сообщил следующее.

31 декабря 1775 года проезжал по тракту в направлении на Москву мценский помещик, гвардии отставной капитан-поручик, Пётр Лутовинов (родной дед И. С. Тургенева, старший из трёх братьев — А.П.). Ехал он на пяти повозках и вёз с собой «неведомо каких людей».

Согласно правилам, установленным ямской конторой, каждый проезжавший на Москву, с условием его возврата обратно, мог на каждой станции требовать только двух лошадей. Однако Пётр Лутовинов везде «насильно» брал по 15 лошадей. «На Соловской же станции взял девять и определённого к той станции сержанта Шапошникова бил нещадно» (тот пытался помешать своенравному помещику — А.П.).

Кроме того, по пути следования отставной капитан-исправник безжалостно избивал ямщиков, а следуемых за прогон лошадей денег ни разу не заплатил.

Рапорт прапорщика Добродеева Военная контора направила во Мценскую воеводскую канцелярию, а потом дело рассматривалось в Государственной юстиц-коллегии, которая возвратила его по месту жительства помещика — во Мценский уездный суд.

Пётр Лутовинов, опережая события, сам направил бумагу во Мценскую воеводскую канцелярию, в которой обвинил в случившемся инциденте сержанта Шапошникова, якобы, действовавшего не по закону. Шапошников по каким-то причинам, чтобы подтвердить факты, во Мценский уездный суд не явился, и никакого наказания капитан-поручик за своё самоуправство и «мелкое хулиганство» так и не понёс.

Дело второе, поповское

28 августа 1778 года во Мценскую воеводскую канцелярию поступило «явочное челобитье» от священника церкви села Богоявленского Сатыевского стана Чернского уезда Петра Иванова. Он просил разобраться по закону и принять меры в отношении мценских помещиков, бригадира Алексея и секунд-майора Ивана Лутовиновых, за нанесённые ими ему побои и «утрату при этом незнаемо куда дароносицы со святыми дарами».

Священник подробно описал события, во время которых пострадал. 24 августа 1778 года отправился он в деревню Круговую своего прихода по просьбе однодворца Алексея Черемисинова — для проведения «исповеди и святого причастия детей его, лежащих в болезни». Взял батюшка с собой необходимые церковные атрибуты — дароносицу и святые дары.

Однако не прошёл Иванов ещё и полверсты, как нагнали его в поле на дороге помещики Алексей и Иван Лутовиновы со своими людьми из деревни Слободки Чернского уезда — Семёном Родионовым, Степаном Парфёновым, Иваном Ивановым и крестьянином Борисом Григорьевым.

И сразу же, «незнаемо за что и по каким причинам бригадир Алексей приказал, а майор Иван Лутовинов сам, соскоча с лошади, начал его, именованного, бить». Однако господа Лутовиновы не удовлетворились обычным, групповым, избиением беззащитного священнослужителя. Они приказали своим слугам «обнаготить» его.

Выполняя приказ, дворовые люди стащили с отца Петра полукафтан, «заворотили на голову рубашку» и «по голому телу секли езжалыми кнутьями». Одни избивали, а другие держали попа, чтобы он не вырвался. Бригадир Алексей Лутовинов при этом приказывал бить до смерти и «выговаривал своим людям, чтоб его прикололи».

Избитого до полусмерти священника Лутовиновы бросили здесь же, на обочине дороги. Сам он подняться не смог и лежал до тех пор, пока не проезжал рядом однодворец из села Богоявленского Илья Матвеев. Ужаснулся он этой картине, поднял батюшку и привёз в его дом.

10 дней настоятель Богоявленской церкви приходил в себя и лишь потом смог написать «явочное челобитье» на разбойников Лутовиновых. Во Мценской воеводской канцелярии служители осмотрели отца Петра Иванова. Даже спустя 10 дней спина батюшки была в страшных, просечённых до крови, синих и багровых рубцах, так же выглядело и «седалище» священника.

В дополнение к факту избиения священник показал, что его дароносица и святые дары пропали во время нападения на него.

Следственное дело по «явочному челобитью» Петра Иванова рассматривалось в нескольких инстанциях — Мценской воеводской канцелярии, Мценском духовном правлении и Мценском уездном суде. Однако братья Лутовиновы активно сопротивлялись выдвинутым против них обвинениям.

Бригадир Алексей, как старший по возрасту и званию, обратился с «доношением» к епископу Севскому и Брянскому, Преосвященному Амвросию, в котором описал события совсем в другом свете.

По его словам, всё написанное в челобитной попом Ивановым — клевета. В тот день, 24 августа 1778 года, братья Лутовиновы осматривали свои земли около деревни Слободки. К вечеру они увидели подозрительного человека, который нарочно шёл не по дороге, а по их полям. Алексей спросил его, что он тут делает, тот отвечал невежливо. И бригадир Алексей Лутовинов «в горячности» приказал одному из своих людей ударить незнакомца. Но это было один раз, а потом Лутовиновы сразу же уехали. Дароносицу и святые дары они видеть не видали и слыхать не слыхали.

Конечно, в такую оправдательную бумагу поверить можно было только при горячечном воображении. А побои — вот они, засвидетельствованы актом, и церковной утвари как не было, так и нет.

Однако разбирательство тянулось четыре с лишним года, решение не принималось, а закончилось всё документом, который подвёл итоги всему следственному делу:

«А ныне мы, Лутовиновы, и я, священник Иванов, поговоря меж собой полюбовно, переполняясь долгу любви христианской, помирились. …Он, священник, на нас, Лутовиновых, напрасно показывал, якобы во отбитии дароносицы, а я, священник, что они, якобы, меня били.. Друг на друга впредь мы не челобитчики…»

Такая челобитная была направлена истцом и ответчиками на имя императрицы Екатерины II, с тем, чтобы в «Мценском уездном суде наше челобитье было принято, а дело производством остановлено и предано забвению».

Насчёт забвения получилось не в полном объёме, потому что — «записано пером — не вырубишь топором».

А ведь были (некоторые — и одновременно) ещё третье, четвёртое и пятое дела, связанные со ссорами и драками крестьян капитана Петра Лутовинова с однодворцами села Верхососенья (Малоархангельского уезда) на спорной земле, когда дело дошло даже до смертоубийства. Но и в этих случаях, как и во всех предыдущих, Пётр Иванович Лутовинов вышел сухим из воды. Разговоров и осуждений действий сумасбродных братьев при их жизни хватало, но адекватного наказания по отношению к ним ни разу так и не последовало.

P. S. Ни родного деда Петра Лутовинова, ни его братьев Алексея и Ивана писатель Тургенев не знал лично, поскольку все они умерли до его рождения. Однако Ивану Сергеевичу были известны многие семейные предания рода Лутовиновых, некоторые из них в том или ином виде вошли в произведения Тургенева. Но, думаю, если бы Иван Сергеевич был знаком с вышеназванными делами из Мценского уездного суда, то парой-тройкой рассказов, а то и романом наследие великого писателя обогатилось бы наверняка.

Александр Полынкин