Дождливая осень. Рассказывает Полина Алексеевна.

Осень в этом году дождливая. С утра так и сеет. На улицу выйти неохота, вот и сижу у окошка. Кто мимо пройдёт — мне развлечение. Но прохожих мало, смотрю я на березку под окошком, да вспоминаю родную деревню.

В Костино всех звали по-уличному. Недалеко от нас жили Сенины, кто-то у них был Сеня, чуть дальше — Трахачи, а почему их так звали, не знаю. У Трахачей были одни девки, старшую угнали в Германию, она вернулась, привезла отрезы ситца и хвасталась, говорила: «У меня ситец «Либерти», он был жёлтыми и красными копейками. Слева стоял дом Гавриковых. Только теперь я понимаю, какая тётя Поля Гаврикова была молодая и красивая, с толстой чёрной косой. Муж тёти Поли погиб на войне. А на краю проживала Алёна, мы ребятишки так и кричали без перерыва «Алёна — @опа опалёна».

Бабку мою Фёклу звали Сюдой или Сюдочкой, с ударением на первом слоге. Бабкин муж уехал в Петербург на заработки, приезжал редко, а потом вовсе перестал навещать родной дом. Бабка из-за этого считала себя городской, и, если какая товарка заходила в дом, бабка по-городскому приглашала её: «Сюда, сюда проходи». Это слово в деревне не употребляли, и бабы быстро и метко прилепили прозвище к бабке Фёкле. Так она до конца своих дней и осталась Сюдой.

Я, как и сейчас, сидела у окошка. Моя жизнь до школы проходила на печке. Помню, что у меня не было ботинок, и во двор даже зимой я выскакивала босиком, а потом опять лезла греться на печь. Мимо окошка в школу шли дети. Мне очень нравилась одна девочка, чистенькая и очень аккуратная. У неё были белые онучи и лапоточки, а на голове под серым платком был виден красный, прикрывавший лоб. Мне тоже хотелось иметь такие же аккуратненькие лапти с белыми онучами и платок. Но мать была настолько бедная, что на одежонку мне денег не хватало. Так и сидела я в одном платьишке то на печи, то от скуки перебиралась к окошку.

Когда мы с братом подросли, мать ушла в город, где построила дом. Временами мы приходили в гости к бабке и в деревне чувствовали себя городскими. В Костино все «чавокали», в городе так не говорили. Мы пришли в деревню, а как назло никто из встречных баб не говорил «чаво». Мы с братом увидели бычка на пригорке и расхохотались : «Бычок стоит и «чавокает».

Странно становится от того, что всех, кого я вспоминаю, давно нет на этом свете.