Александр Полынкин. Пропавший батюшка (детективная история)

Начальник Бугровского РОВД подполковник Томин обычно прибывал на рабочее место к 8.30, спрашивал у дежурного сводку происшествий и заходил потом в свой кабинет.

В этот раз дежурный, капитан Солопов, сообщил, что двое выпускников местной школы, катаясь на мотоцикле, около двух часов ночи врезались на Богородицком повороте в незамеченную ими (по причине отсутствия освещения на их транспортном средстве) тракторную тележку, стоявшую на обочине. Оба подростка с тяжелыми переломами доставлены были в больницу проезжавшим мимо водителем.

Выяснив, что фамилии выпускников установлены, а информация о мотоцикле получена полная, Томин попросил дежурного пригласить капитана Догова, инспектора по делам несовершеннолетних, и направился к себе на второй этаж.

Но Солопов его остановил: «Товарищ подполковник, Вас уже полчаса матушка дожидается». «Чья еще матушка?» — недоуменно отреагировал Томин.

«Да ничья — попадья это» — с улыбкой сказал Солопов.

«И что ей надо?»

«Мне она ничего не объяснила, сказала, что будет Вас дожидаться. Здесь ей и присесть негде было, я проводил её в приемную — там она Вас и ждет», — капитан был исчерпывающе краток.

Такого рода посетители в местное отделение милиции еще не заходили.

Подполковник по дороге к кабинету пытался вспомнить, когда в их городок приехали, по направлению местной епархии, открывшей здесь новый приход, отец Алексий и матушка Мария, 5 или 6 лет назад?

Поселились священник с женой вначале на квартире, но потом епархия и местные власти помогли им со строительством дома в центре поселка, в тихом переулочке.

Батюшка был средних лет, симпатичный, с короткой рыжеватой бородкой и такой же короткой стрижкой. Матушка же Мария оказалась моложе мужа лет на 7-8, видная, представительная, но неразговорчивая. Единственное, что соседей и жителей поселка удивило: у отца Алексия и его жены не было детей.

Храма в поселке за это время так и не построили, и все службы священник проводил в здании бывшей библиотеки, переоборудованной в молитвенный дом.

Уже через год характер и привычки новоявленного пастыря узнали многие прихожане (и не только они). Службами себя он особо не обременял, да и энтузиазма, молитвенного рвения не проявлял на них никогда. Даже отпевая очередного покойника, читал молитвы отец Алексий так, что не возникало желания поплакать или хотя бы слезу уронить.

Зато все в поселке узнали: любит батюшка быструю езду (у него имелись «Ауди» и мотоцикл «Хонда»), и уже неоднократно начальник местной дорожной — патрульной службы его останавливал и внушение делал.

Каждый раз после очередной остановки отец Алексий, слегка смущаясь, говорил: «Грешен, сын мой, грешен!»

После чего неделю-другую ездил без нарушений, а потом все повторялось сначала.

Когда начальник РОВД по этому поводу наводил справки в области, ему сказали, что в молодые годы батюшка был одним из лучших гонщиков Черноземья и посоветовали особо не придираться к нему.

Второй страстью пастыря являлись рыбалка и грибная охота. Первые месяцы жители городка, видя отца Алексия в рыбацком наряде (штормовка, джинсы, резиновые сапоги выше колен, панама, 2-3 удочки) удивлялись и таращились откровенно, потом привыкли.

Когда начинался грибной сезон, «Ауди» батюшки частенько видели у разных лесных массивов района. Причем, ездил он почти всегда один — и без грибов не возвращался. И если некоторые, не менее заядлые грибники, могли иной раз вернуться домой с пустой корзиной, отец Алексий всегда возвращался с добычей. Особенно везло батюшке на боровики. «Не иначе персонально Лешке Бог помогает», — фамильярно переговаривались между собой менее удачливые бугровчане.

Имелась у батюшки и еще одна страстишка, о которой предпочитали в поселке не говорить, а так, вполнамека, пошушукать. Впрочем, никто точно ничего не знал, хотя молва ходила.

С кем-либо из поселкового начальства отец Алексий тоже близко не сошелся. В общем, общался с прихожанами, своей женой, машинами и природой. Ему этого было вполне достаточно.

Матушка вела домашнее хозяйство и помогала батюшке при подготовке служб. Дом — храм — магазины — от этого маршрута она практически не отклонялась за эти годы жизни в городке ни разу.

И вдруг — милиция! Должно было случиться нечто сверх необычное, чтобы заставить матушку Марию изменить привычный ход жизни.

Впрочем, какая она матушка, — ловил себя на грешной мысли начальник РОВД, иногда наблюдая ее, одетую не хуже поселковых модниц, идущей мимо милиции к молитвенному дому.

Когда подполковник вошел в свою приемную, матушка Мария встала, и Томина поразило ее скорбное лицо со слезами недавних слез.

«Илья Иванович, я к Вам» — поздоровавшись, обратилась она к начальнику милиции.

«Конечно, конечно», — предупредительно — вежливо ответил подполковник. «Проходите ко мне в кабинет».

Усадив попадью и предложив ей минеральной воды (Томин увидел, что никак она не может заговорить), главный милиционер района хотел этим успокоить ее, но матушка, отпив глоток, заплакала вдруг, как-то почти беззвучно, негромко. Слезы полились обильно из ее красивых, иконных, не накрашенных глаз.

«Матушка, Марья Михайловна, да что это с Вами?» Деликатностью Томин никогда не отличался, жена порой обзывала его чурбаном бесчувственным, деревяшкой, мужланом, но тут подполковник проявил максимум галантности — правда, в основном по причине своего искреннего внимания к красоте молодой попадьи.

Минут пять продолжался горячий слезный поток, который матушка аккуратно (тем не менее) убирала ажурным носовым платочком, ставшим к моменту окончания дождя совсем мокрым.

Томин заставил матушку все-таки отпить из стакана несколько глотков минералки, и она, наконец-то, смогла заговорить.

Речь ее, прерываемая всхлипами, длилась недолго, но суть начальник РОВД уловил почти сразу.

Три дня назад отец Алексий уехал за грибами — и не вернулся до сих пор. Перед отъездом батюшка предупредил, что если с грибами он управится быстро, то заедет к брату (он живет в соседнем поселке) и, возможно, заночует у него. Когда Алексий не вернулся к вечеру первого дня, матушка не стала волноваться, к концу второго дня занервничала, но решила, что брат батюшку задержал (Алексий помогал ему в постройке гаража). Но утром, позвонив Виктору, узнала от него, что Алексий там и не появлялся.

День целый ушел у Марии Михайловны на звонки родне, знакомым и на ожидание — о батюшке никто ничего не знал.

Как назло, матушка на этот раз не спросила, в какой именно лес собирался муж за грибами (правда, обычно батюшка объезжал всегда несколько своих любимых мест — именно этим, а не только Божественным провидением объяснялась его удачливость).

Проплакав всю ночь, не заснув ни на минуту, едва дождавшись утра, но не отца Алексия, Мария пришла в милицию.

Пообещав матушке, что он сделает все для поисков отца Алексия и будет держать ее в курсе, Томин убедил посетительницу отправиться домой и ждать результатов.

Сменивший Солопова на дежурстве майор Молотков принес сводку происшествий по области за последние три дня. Неустановленных трупов за этот период обнаружено не было, да и убийств, как никогда, имелось, всего 3 — причем, все — на бытовой почве, быстро раскрытые.

Томин дал информацию в область — но только после проверки одной версии. Говорили, что в соседнем поселке раза два-три видели батюшку у одной «разведенки» (молва оттуда возникла). Однако версия эта быстро отпала: Елена Викторовна Манилова, потерявшая в автокатастрофе два года тому назад мужа и воспитывавшая одна 5-летнего сына, оказалась двоюродной сестрой отца Алексия, он — по доброте души своей — помогал сестре и племяннику материально.

Пропажа отца Алексия (в миру — Алексея Ивановича Владимирова) вызвала в области большой резонанс. Пошли слухи, что его убили или последователи секты «белые братья», которые, якобы, обосновались в районе, или «сатанисты».

Начальник УВД области полковник Папашин вызвал к себе подполковника Томина через два дня:

«Докладывай, Илья, есть результаты?»

«Отрабатываем три версии, Леонид Петрович», — бодро начал Томин.

«Я тебя не о версиях, а о результатах, подполковник» — уже строже и официальнее продолжил Папашин.

«Пока нет», — сразу сдулся Томин.

«Вот что, дело отца Алексия получило ненужную нам огласку, сам губернатор держит его под контролем. 10 дней тебе — живой или мертвый, но Алексей Владимиров должен быть явлен народу. Не хватало нам еще всяких «сатанистов» и «белых братьев» в области. Понял, Илья?» — внушительно постучал согнутым указательным пальцем по массивному столу из красного дерева Папашин.

«Так точно, Леонид Петрович» — быстро отрапортовал Томин, но выйдя из кабинета областного начальства, запечалился. С кем он будет усиленно искать следы пропавшего попа? Из четырех штатных сотрудников один лежит с переломом ноги в больнице (решил бревно таскать по пьяному делу, да уронил его на себя), другой (с сельхозобразованием) сейчас защищает диплом на заочном отделении юридического института. А начальник следственного отдела, занимаясь бумаготворчеством (по приказу самого Томина рисует хорошую отчетность), от практической работы совсем отдалился.

Остается один лейтенант Шнурков, который и так уже трое суток «въезжал» в непопулярное для района дело.

Вернувшись в родимое учреждение, начальник РОВД вызвал следователя к себе.

«Товарищ подполковник, лейтенант Шнурков в лесу», — доложил дежурный капитан Солопов.

«В каком — таком лесу?» — раздраженно поинтересовался Томин. «Или в Столбовском, или в Сунском» — ответил капитан.

«И что он там делает? Грибы собирает?» — еще раздраженнее продолжил Томин.

«Никак нет, сказал, что следы батюшки обнаружились»

«Что?» — взвился начальник РОВД — «Какие следы?»

«Не знаю, но лейтенант пообещал сразу, как вернется, обо всем доложить» — ответил Солопов и вернулся к себе в дежурку.

Мобильным собственным Шнурков еще не обзавелся, а у милиции средств на покупку необходимых аппаратов не имелось, поэтому подполковник Томин извелся, прежде чем дождался возвращения следователя в райотдел.

Шнурков, измотанный, голодный и с головы до ног в саже и копоти, заявился в 8 вечера. Солопов сразу направил его к Томину.

«Мне бы отмыться сейчас», — заикнулся было лейтенант.

«Что-что, а баня тебе сейчас будет — это точно», — пообещал дежурный. «Иди — и не кочевряжься».

Когда Шнурков вошел в кабинет начальника милиции, тот, несмотря на долгое ожидание и снедавшее его нетерпение узнать новости о попе, увидев своего подчиненного, не выдержал: «Ты что, Шнурков, печные трубы чистил — и прямо в милицейской форме?»

«Никак нет, товарищ подполковник. Разрешите доложить?»

«Докладывай — но вначале самую суть: кто, что, где, когда, понял? Да садись — не маячь», — автоматически добавил Томин, забыв о предыдущем.

«Стой, подожди», — спохватившись, вскричал подполковник, увидев, во что превращается один из недавно полученных кожаных стульев, но было уже поздно.

Черные и серые разводы копоти и сажи плавно переместились с формы Шнуркова на стул, на стол (лейтенант положил на него руки) и даже на штору, которая находилась за спиной следователя.

«Лейтенант, если твои новости гроша ломаного не стоят, все это сам будешь драить и жену пригласишь» — показал Томин на испорченное имущество.

«Да я еще не женат, Илья Иванович», — робко сказал Шнурков.

«Тем хуже для тебя! Докладывай!»

И лейтенант начал — подробный, с картинками и эмоциями, рассказ о событиях уходящего дня.

В 10.30 утра (Томин только-только укатил в областной центр к начальнику УВД) в дежурную часть позвонил руководитель ОАО «Бугровская зарница» Блинков и сказал, что один из его трактористов на краю Сунского леса, распахивая поле под пары, обнаружил обгоревший легковой автомобиль иностранного производства. Блинков лично побывал там, осмотрел место и машину и, по его мнению, это автомобиль пропавшего отца Алексия.

Начальник следственного отдела Буров, расписывавший в это время результаты работы отдела за полугодие, не нашел возможности съездить на место происшествия самому, а отправил туда немедленно Шнуркова.

Надо сказать, что тракторист Захаров, работавший на немецком тракторе «Фендт» немецкими же плугами, к работе отнесся творчески — и все пути — дорожки, шедшие к Сунскому лесу от шоссе, перепахал полностью (объяснив — «чтобы браконьеры сюда не совались»).

Поэтому, пока Шнурков добрался до места находки автомобиля, и у него, и у шофера УАЗика после переезда через вспаханное поле тряслось все и в животе, и во рту. Блинков был уже тут (он звонил в милицию по сотовому) и встретил лейтенанта сочувственными словами: «Зачем через поле-то ехал? Надо было с другой стороны леса — там неплохая дорога».

Но у Шнуркова в этот момент не хватило сил, чтобы даже сержанта — водителя отругать за незнание местности.

Правда, уже через пять минут он со вниманием слушал тракториста Захарова. Тот показал, что в течение двух дней по распоряжению начальства распахивал это поле общей площадью 20 гектаров — под пары. Вчера, уже под вечер, когда оставалось совсем немного, он на краю леса заметил автомобиль. Но в наступившей темноте, хотя при свете фар участок он «добил», показавшаяся ему машина куда-то исчезла.

Однако утром, переезжая на другое поле, Захаров решил все же проверить свои вчерашние видения и автомобиль нашел почти сразу: оказывается, он хорошо просматривался только с одной стороны.

На этом «Фендте» была рация — Захаров связался с начальством, которое сюда вскоре и прибыло. Гендиректор Блинков «Ауди» батюшки хорошо знал, поэтому, увидев сожженную машину, лично убедился, что это его автомобиль.

Фотоаппарат у Шнуркова всегда был с собой, и он, не торопясь, с разных позиций, отщелкал половину только что заряженной пленки. Потом, положив фотоаппарат и папку на переднее сиденье УАЗика, стал изучать сожженный автомобиль, применяя руки.

Кузов обгорел до черноты, стекла отсутствовали, сиденья выгорели — вообще-то, марку автомобиля в таком состоянии угадать было трудно, если бы не четыре переплетенных колечка — с передней стороны — фирменный знак немецкой «Ауди». Металлическая пластинка с номерами выгнулась, покрылась копотью, но выдавленные цифры читались хорошо. Это была действительно машина отца Алексия.

Шнурков попытался открыть хотя бы одну из дверей, но, то ли замки были с секретом, то ли вследствие пожара, — их заклинило намертво. Лейтенант бросил свое бесполезное занятие и, просунув голову и плечи через открытое на месте одного из стекол пространство, попытался что-либо рассмотреть в салоне. Вымазав почти весь китель, ощупав пальцами даже пол автомобиля, следователь ничего не обнаружил. Ничего!

И лишь в багажнике, который хоть и с трудом, но все-таки открылся, лежали какие-то, обуглившиеся до неузнаваемости вещи.

Лейтенант их тоже попытался прощупать, даже забыв вначале про фотоаппарат, и лишь когда его вымазанные в копоти руки вдруг вытащили какую-то небольшую кость, Шнурков от неожиданности и испуга отбросил ее в сторону от машины.

Овладев собой и попытавшись хоть немного оттереть пальцы травой и листьями, следователь взял фотоаппарат и заснял содержимое багажника, аккуратно выковыривая одну за другой еще несколько таких же и чуть больше костей.

Анатомию Шнурков, как-никак, изучал когда-то и, уже более-менее хладнокровно рассматривая, их, понял, что кости явно не человеческие.

«А чьи же?» — с нетерпением спросил Томин, выслушав всю эту историю.

«Посмотрите сами, товарищ подполковник», — и Шнурков, вытащив откуда-то из-за спины целлофановый пакет с черными костями, довольно резко и со стуком положил его на стол перед начальником РОВД так, что тот отшатнулся и побледнел.

«Лейтенант, ты в своем уме?» — почти прокричал Томин.

Шнурков такой реакции не ожидал, растерялся и потому извинился с большим запозданием.

Когда начальник милиции полностью оклемался, следователь закончил свой рассказ о выезде на место происшествия, тем более, что осталось сказать-то ему буквально одно предложение: «Осмотр сгоревшего автомобиля и места вокруг него почти ничего не дал: ни следов, ни вещей пропавшего батюшки (кроме упомянутых костей) обнаружить не удалось».

Томин долго молчал, размышляя. По крайней мере, район возможного похищения или убийства отца Алексия был определен (сомневаться в этом почти не приходилось, а уж «белые братья» это сделали или «сатанисты» — еще предстояло выяснить).

Анализ отправленных на экспертизу костей показал, что принадлежат они молодому (трех-четырех месячному) поросенку, которого везли в мешке из какой-то необычной ткани. Это заключение толкало милиционеров опять-таки на мысли о «сатанистах».

Начальник областного УВД Папашин, узнав от Томина о находке, приказал ему всеми имеющимися наличными силами прочесать Сунский лес, осмотрев каждый куст и дерево.

На утреннем совещании в райотделе начальник милиции, коротко охарактеризовав ситуацию, поставил перед личным составом задачу на начавшийся день: все, кроме дежурных, через полчаса выезжают в район Сунского леса и осуществляют тщательное его прочесывание с целью поиска отца Алексия.

Когда милиционеры, включая недавно принятого на работу кинолога, пока не имевшего собаки, прибыли на место, они поняли, что решение задачи будет нелегким.

Общая площадь Сунского массива — 8000 гектаров смешанного леса с густым подлеском. К тому же, здесь проходят два глубоких оврага, по одному из которых течет ручей. Со стороны Бугровского района ближайший населенный пункт от леса находится километрах в шести, а вот на противоположной стороне одна из деревенек соседнего — Низовского — района — примостилась на самой окраине чащобы. Деревенька эта, правда, почти вымершая, — 6 дворов с семью старухами.

Томин, осмотрев сам сгоревшую машину и окрестности, подумал, что придется им тяжеловато: тридцати работникам райотдела предстояло проверить 8000 га леса (почти по 300 гектаров на человека) и помощи от местных жителей ждать не приходилось. Правда, каждая пятерка милиционеров была снабжена рацией для связи.

Сунский лес имеет форму неправильного прямоугольника, ширина которого около четырех километров, а длина почти двадцать. Милиционеры прочесывали его поперек узкой части, и когда, только пройдя лес в первый раз, они вышли на его противоположную сторону, все искатели представляли собой достаточно жалкое зрелище.

Двухметровой ширины лесной ручей оказался с такими топкими и неудобными для перехода берегами, что двадцать из тридцати милиционеров почувствовали на себе все прелести болота, выгваздавшись — кто по ступни, кто по колено, а некоторые и почти до пояса. Трое сержантов, продираясь в густом подлеске, потеряли пилотки, двое порвали брюки, у одного оторвался ремень вместе с кобурой и пистолетом, и его пришлось искать всем составом двадцать минут.

А на переход этот в одну сторону ушло два с половиной часа. Сам Томин, объехав лес, встретил подчиненных на другой стороне и, увидев их даже не выход, а выползание на довольно крутой подъем из второго оврага, понял, что приказ Папашина он выполнить ни за что не сможет.

Милиционеров хватило на три перехода. Последний они заканчивали уже с широко открытыми ртами, (что-что, а физически Томинская гвардия оказалась слабовата) дыша, как загнанные лошади перед пристреливанием. Чистеньким, в не порванной форме, остался только один подполковник, а его подчиненные сумели обследовать за это время менее трети объекта.

Когда в 8-ом часу вечера, пытаясь хоть как-то отчистить свою, совсем уже не похожую на милицейскую, форму, расположились все следопыты у крайнего домика низовской деревни Пески, вышла к ним откуда-то старушка и долго, опираясь на палку, смотрела на них, не говоря ни слова.

Томин собрался уже отдать приказ садиться по машинам, как вдруг бабулька резво подошла к нему и спросила: «Сынок, а чавой-то вы в лесу-то искали? Видно, очень нужное, раз даже форму не пожалели?»

Подполковник уже так физически и морально выдохся, хоть и не совершал со своими подчиненными этих трёх переходов, что ответил не раздраженно, а печально, предчувствуя разговор с начальником УВД: «Эх, бабушка, искали человека, а не нашли».

«Да если вы Лешку искали, то его вон там надо было, а не здесь», — и старушка показала рукой на кусок еще не обследованного леса.

Томин взвился: «Прекратить погрузку! Офицеры, ко мне!»

Узнав у старушки имя-отчество, подполковник сказал: «Анастасия Петровна! Садитесь ко мне в машину, покажите, куда нам ехать!»

«А обратно до дому довезете?»

«Да конечно, не волнуйтесь».

С видимым удовольствием, безо всякой помощи, бабуля забралась в Томинский УАЗик, следом за которым двинулись и остальные милицейские машины.

Минут через семь Анастасия Петровна попросила остановиться. Выйдя из машины, она показала Томину на едва заметную тропинку, начинавшуюся у края оврага: «По ней пойдете и километра через полтора Лешку и найдете».

«А кроме него, там кто-нибудь есть?» — поинтересовался подполковник. «Да кто с ним, непутевым, жить-то будет», — махнула рукой старушка. «Один он».

Томин приказал водителю отвезти Анастасию Петровну домой, а сам отдал распоряжения, волнуясь в предвкушении удачного окончания нервного для начальства дела.

По тропинке гуськом милиционеры тихо втянулись в Сунский лес и минут через 15 вышли снова к злополучному ручью. Но здесь через него был переброшен аккуратный мостик из четырех бревнышек.

Тропинка за мостиком вела наверх, где виднелось какое-то шалашеобразное строение.

Искатели батюшки перешли через мост, а потом по приказу Томина разделились на четыре группы, каждая из которых подобралась к хижине со своей стороны.

Все было тихо, и лишь когда милиционеры подкрались к жилищу совсем близко, они услышали какие-то заливистые звуки.

Заглянув внутрь дверного проема (двери в этой обители не было), Томин увидел лежащего на каком-то матрасе, обросшего неаккуратной бородой человека. Он крепко, с музыкальным храпом, спал.

Рядом — на нескольких березовых пнях — располагались остатки былого пиршества: несколько пустых и одна полупустая бутылка водки, пустые консервные банки, куски хлеба, покусанные соленые огурцы, пластмассовые и один граненый стакан.

Попытки разбудить спящего долго не удавались: он разворачивался в другую сторону и продолжал сладко посапывать.

И лишь когда выведенный из себя Томин приказал одному из милиционеров набрать воды в ручье и вылить ее на голову обитателю лесной хижины, тот, наконец, очнулся.

Присев, уставился непонимающими глазами на гостей: «Менты? А почему это у вас другая форма? Поменяли?» — говоря это, он протянул руку к той бутылке, где еще оставался «живительный» напиток, но подполковник ногой оттолкнул ее в сторону, вызвав бурное негодование хозяина шалаша: «Ты кто такой? Это моя водка. А ну, выметайтесь».

Пришлось милиционерам принять меры, хотя Томин уже понял, что перед ними явно не тот Лешка.

Уроженец деревни Пески Алексей Глотов жил в областном центре, имел хорошую работу, жену, детей, но, когда, как русский человек с золотыми руками, он ударился в запой, жена его выгнала.

Вернулся Глотов в родную деревню, к одинокой матери. Но и той беспутный сын через полгода так надоел, что она ему указала на дверь. Вот тогда и поселился местный житель Лешка в лесу. В короткие часы трезвой жизни своими «золотыми» руками делал все необходимое по хозяйству у шести песковских старушек, но плату Глотов брал только едой и, конечно же, местной «валютой» — самогоном.

Милиционеры нашли его как раз в период после очередного хорошего заработка.

«И давно ты в лесу живешь?» — поинтересовался Томин. «С начала мая — уже три месяца скоро» — ответил вполне здраво Глотов.

«А отца Алексия ты в лесу не встречал?» — с надеждой спросил Томин.

«Отцов тут никаких не видел, а одного Алексея из райцентра Бугровского знаю — он вроде как за грибами сюда приезжает, а сам к Машке Ворониной заглядывает, она в нашей деревне у тетки всегда летом гостит», — ответил горемыка-тезка.

У Томина перехватило горло — неужели, наконец-то, реальный след?

«Глотов — в машину, Шнурков — со мной, а остальные — домой. Виктор Павлович, — обратился он к заму — давай, езжай, пусть отдохнут, отмоются, а завтра — к 8.30, как обычно».

Когда УАЗик Томина подъехал к дому Ворониных, все увидели на двери большой висячий замок. Соседка показала, что Мария Воронина, забрав тетку с собой, два дня назад уехала.

Попытки выяснить точный адрес племянницы ни к чему не привели, но соседи утверждали, что живет Машка Воронина где-то в Ленинграде.

Наутро, когда Томин доложил начальнику УВД эту информацию, запрос о Марии Ворониной ушел в Санкт-Петербург. К вечеру пришел ответ, что молодых женщин по фамилии Воронина и по имени Мария в Санкт-Петербурге 123 человека, и опрашивать персонально каждую у петербургских розыскников нет ни возможности, ни сил.

О пропаже отца Алексия объявили в областной прессе и по телевидению. Даже в центральной печати под рубрикой «Его ищут» и «Пропал» появилось фото священника.

Томин каждое утро спрашивал Шнуркова об успехах следствия, но каких-либо новых данных не было. Через три недели питерские опера умудрились проверить и всех Ворониных Марий — это также не принесло ожидаемых результатов.

Позже выяснилось, что искать Воронину было бессмысленно потому, что Мария, выйдя замуж, носила совсем другую фамилию.

Шнурков, и без того худой, превратился, при своем высоком росте, в подобие вечного вопросительного знака, а Томин, замотанный ежедневными докладами начальнику УВД, стал страдать бессонницей, а в редкие часы сна шептал (жена в тревоге сообщила ему однажды): «Батюшка, отзовись!» или кричал: «Поп, куда ты, сволочь, спрятался?»

Прошел месяц безрезультатных поисков. Проведя очередную беспокойную ночь, к 8.00, а не к 8.30, явился 2 октября подполковник Томин в райотдел.

Дежурный майор Молотков доложил, что его ждет посетитель. Не ожидая ничего хорошего, начальник милиции вошел в приемную.

Худой (чем-то похожий на Шнуркова) мужчина, с совершенно седыми волосами, связанными сзади в тугой пучок, с седой же аккуратной бородкой, поднялся ему навстречу:

«Илья Иванович, я к Вам»

«Я с Вами знаком?» — поднял брови Томин.

«Конечно, Илья Иванович!» — лицо говорившего страдальчески сморщилось, печальная улыбка тронула его губы, и начальник милиции с изумлением понял, что перед ним стоит пропавший месяц назад отец Алексий, живой, но неузнаваемо изменившийся.

«Вас что, в заложники брали, пытали, кто, где?» — с нескрываемым недоумением подполковник один за другим задавал вопросы, предчувствуя окончание месячных мук, сопровождавших следствие.

«Пройдемте в кабинет, Илья Иванович! Там я все расскажу, но Вы — больше никому, а мой поиск прекращайте» — спокойно начал отец Алексей.

Усевшись в кабинете Томина на новый стул (старые отмыть от копоти Шнуркова так полностью и не удалось), батюшка продолжил свой рассказ:

«Грешен я, Илья Иванович, сильно грешен!»

До 25 лет Алексей Иванович Владимиров вел обычную светскую жизнь, был успешным, одним из лучших, автогонщиков Черноземья, брал призы, любил хорошую девушку Машу Воронину, которая отвечала ему взаимностью. Но однажды вдруг все сломалось в одно мгновенье. Рассорился с невестой, умерли любимые отец и мать, погибла сестра.

Начал гонщик пить беспробудно, и дело дошло до белой горячки и видений.

Понял Алексей, что пропадает и круто изменил свою беспутную жизнь. Поступил в духовную семинарию, женился по её окончании, получил приход и даже к жизни как будто вернулся: ездил, рыбачил, грибы собирал, только службы не от души вел — а по обязанности.

Грибы в Сунском лесу собирая, нос к носу столкнулся он со своей Марьей два месяца назад — она к тетке в деревню приехала и тоже за грибами в лес пришла.

Словно молния между ними сверкнула, забыли обо всем, что было до того и бросились друг другу в объятия.

«Эх, страсть бесовская и здесь уловила меня в свои сети» — батюшка медленно перекрестился и вытер платком капли пота, проступившие на лбу.

И потом почти месяц встречались они у Марьиной тетки, и она, хоть и не в восторге была, но короткому счастью их не противилась. В Песках не знали, что Владимиров — служитель Божий, они были уверены, что это жених Марии.

Забыл отец Алексий об одном из семи грехов смертных, да Бог о себе напомнил.

Свой автомобиль он обычно оставлял на краю леса, на Бугровской стороне, а потом пробирался 4 километра лесной тропинкой, приводившей прямо в деревню.

В этот раз местные трактористы Захаров и Петров, готовя поле к пахоте, подожгли стерню и остатки соломы, а ветер поднявшийся раздул настоящий пожар. Добрался он и до края леса, где стоял «Ауди» отца Алексия.

Батюшка возвратился к машине, когда она уже догорала, а тут еще сильнейший дождь с грозой и молнией начался. Одна молния ударила между машиной и отцом Алексием, пронзив все его существо, и понял он, что это предупреждение Божье и может еще серьезнее быть наказание за все его грехи блудные.

Упал на колени отец Алексий и громкий Богу обет дал, что месяц на хлебе и воде в скиту проживет, и каждый день и ночь о прощении Его молить будет.

В дождь и слякоть, не укрываясь, прошел за двое суток совершивший прелюбодеяние батюшка путь до скита Святого Тихона — там и жил месяц, выполняя обет.

Вернулся вчера домой тоже пешком, поведал обо всем матушке. Простила она отца Алексия, потому как любит.

«И Ты, Господи, прости нас, грешных!» — закончил свою речь священник.

Выслушал Томин батюшку, вздохнув первый раз за этот месяц с облегчением, и лишь один вопрос ему задал: «Как поросенок-то в багажнике машины оказался?»

Отец Алексий ответил, что живность, в благодарность ему, подарил один из прихожан — и даже не за службу, а за то, что помог как-то в ремонте автомобиля. И как ни отказывался он, засунул прихожанин несчастного поросенка в багажник «Ауди», где и встретил тот смерть во время пожара.

Попрощался батюшка с начальником милиции, попросив сердечное прощение за причиненные им неудобства, и отправился домой, к матушке…

P. S. Вскоре увидели жители райцентра, как сильно изменился после возвращения их приходской священник.

Ездить почти совсем перестал, все больше ходил пешком, да и к старым увлечениям, грибам и рыбалке, значительно охладел. Жители поселка часто его видели теперь в огороде то с лопатой, то с тяпкой. Службы же свои церковные наполнил отец Алексий сердечной теплотой, и редко какая старушка не всплакнула, слушая его молитву. А уж на похоронах о покойниках находил такие слова проникновенные, что плакали об умершем не только родственники, но и совсем посторонние люди.

Об отце Алексии как верном служителе Божием слух пошел по соседним приходам, крестить детей и венчаться к нему приезжали даже из областного центра. Бугровчане радовались своему пастырю, его обращению, да так, что и церковь помогли возвести вскоре своими руками.

А через девять месяцев после благополучного возвращения у отца Алексия и матушки Марии родился наконец-то сын, которого они так долго ждали.

Александр Полынкин
2004 год